Гражданская авиация в беллетристике

А. Копцев

Вегетарианец
в 1986 году в Ташкенте вертолет (предположительно Ми-8) , облетывая вокруг телебашни (375м) , винтом задел тросовую растяжку, упал и сгорел. Экипаж погиб. Тела погибших были доставлены в морг окружного госпиталя номер 340, где я тогда лежал.
То есть экипаж был военным. Произошло это в июне или июле 1986 года.


По распространённой точке зрения, кадры панорамы Ташкента с разбившегося Ми-8, сделанные погибшими операторами, вошли в художественный фильм "Алмазный пояс" киностудии "Узбекфильм" им. Ярматова, снятый по мотивам одноимённого романа Пиримкула Кадырова.

Ташкентский городской роман (такой подзаголовок дал ему автор) "Алмазный пояс" был написан в 1975 - 1982 годах, в годы активного строительства Ташкентского метрополитена, открытого в 1977 году, к 60-летию Великого Октября. Эти годы, излёт золотой брежневской эпохи, были венцом развития Ташкента за всю его многовековую историю.

Сюжет романа, посвящённого ташкентским архитекторам и метростроевцам, является своего рода документом эпохи: процесс восстановления города после землетрясения 1966 года, напряжённая полемика планировщиков о путях развития современной архитектуры, о влиянии архитектурной среды на гармоническое развитие общества, становящаяся своего рода катализатором личностных конфликтов героев, стимулом их труда и творчества.

Довелось открыть для себя этот роман ещё в юном возрасте, познакомившись с ним ещё "в бумажном виде", по изданию 1988 года (М., "Художественная литература"). Темы развития городского общественного транспорта и выразительности городской застройки были мне интересны с детства. Роман писателя-коммуниста (Кадыров был членом КПСС с 1971 года) будет интересен читателям и в наши дни.

В нём, например, есть трогательный эпизод эффективной борьбы с "точечной застройкой". Оказывается, во времена порицавшейся тогда многими "партноменклатуры" это было гораздо проще, чем сейчас, в нашем настоящем. Рекомендую прочесть роман целиком и, желательно (если повезёт), "в бумажном виде". Сейчас же затронем только фрагмент, непосредственно связанный с гражданской авиацией, ярчайше и талантливо передающий атмосферу конца 70-х.

— Папа, мы опаздываем! — послышался обеспокоенный голос дочери.
Аброр, прервав свои раздумья, увидел ее уже внизу, у подъезда.
Да, пора спускаться. Он должен был отвезти жену в аэропорт, на московский рейс.
Лишь до первого перекрестка хватило сил удержать в себе то особое чувство, которое пришло к нему там, на балконе. А дальше... его подхватил и понес поток машин... Внимание, внимание, он должен собраться с мыслями, а не то или светофор прозеваешь, или тебя зацепят, или ты кого-нибудь стукнешь... И надо поторапливаться, времени оставалось в обрез, а путь от Юнусабада через центр города немалый.
Наконец миновали железнодорожный вокзал, оттуда до цели не столь далеко, благо что аэропорт ташкентский в черте города. «А мы, ташкентцы, порой из-за этого ворчим, выражаем недовольство...»
Ага, вот и железнодорожный переезд, теперь-то уж совсем рядом.

Аброр прибавил газу, желая скорей пересечь тускло поблескивающие рельсы, но резко-тревожно замигал красным семафор, и полосатый шлагбаум неожиданно быстро — так показалось — опустился перед «жигуленком». Аброр успел тормознуть — колеса взвизгнули, машина вильнула, качнулась вперед, едва не налетев на шлагбаум.
Поезда не видно, а в железнодорожной будке пронзительно надрывался звонок. Продолжал раздражающе мигать красным семафор.
Вазира, сокрушенно вздохнув, взглянула на крохотные наручные часы:
— Ах, чтоб ему пропасть! Опоздаем теперь... Лучше бы через путепровод ехать!
Аброр с силой дернул за ручной тормоз. В душе кипело раздраженное нетерпение.
Может, еще через Бешагач надо было ехать? — съязвил он, назвав дальний район города.
Через Бешагач — нет, а если бы через улицу Руставели, наверняка бы успели. А сейчас регистрация заканчивается...
Пошел-поплыл мимо нескончаемо длинный, тяжелый поезд, двигались цистерны, платформы, груженные бревнами, досками, уставленные ярко-красными тракторами.
<...>
Но вот наконец полосатый шлагбаум дрогнул и стал подниматься. Вишневые «Жигули» тут же юркнули через железнодорожное полотно... И вскоре Аброр остановил машину у самого входа в здание аэропорта.
Застекленный зал регистрации пассажиров был переполнен.
— Вещи Малика принесет!
Вазира выскочила из машины и, на бегу стараясь вытащить из сумочки билет и паспорт, устремилась в зал.
<...>
Они уже входили в стеклянные двери, когда откуда-то сверху раздался голос диктора: «Заканчивается посадка в самолет, вылетающий рейсом шестьсот тринадцать до Москвы. Повторяю: заканчивается...»
Вазира была в толпе, что облепила окошко регистрации и проем с круглыми весами для взвешивания багажа. Нетерпеливо выхватила у Аброра чемодан, сама втолкнула его на весы.
— Повезло, мое место осталось за мной! А места опоздавших продают тут же... Желающих ой как много было, но добрые попутчики нашлись, не допустили...
Аброр огляделся. Сразу узнал высокого статного мужчину, стоявшего неподалеку у стойки спиной к ним.
— Мой билет регистрируют...
<...>
Вазира взяла у Шерзода свой паспорт с билетом и поспешно спрятала их в сумочку. Заторопились к выходу. До трапа московского самолета идти было довольно далеко — через центральный аэровокзал.
<...>
Они добежали как раз, когда аэродромная служба собиралась откатывать от борта самолета трап. Получив свою порцию упреков, поднялись по ступенькам, проскочили в дверь.

Попутчик Шерзода сразу же сел на первое свободное место. А Шерзода с Вазирой бортпроводница, видно, приняла за мужа и жену и провела их в третий салон, усадив рядом в самом хвосте самолета.
<...>
Самолет летел над плотными слоями облаков, в совершенно чистом, залитом ослепительным солнечным сиянием небе. Было покойно и приятно.
Откинули укрепленные на спинках кресел столики, приступили к завтраку, поданному на легких голубоватых подносах.
Шерзод, стараясь не задеть соседку, протянул руку за пластмассовым стаканчиком с чаем. Вазира заметила, как на безымянном пальце по руки блеснуло обручальное кольцо.
Курица была мягкой, рис хорошо проваренный. Вазира сказала: Неплохо, правда? Во всяком случае, Аэрофлот кормит вкусней, чем иные рестораны. Или это мне только кажется?..
Да нет, вы правы. Мне тоже нравится.— Шерзод готов был поддержать разговор о еде.
А вот чай похуже, верно?
Вообще-то говоря... да,— согласился Шерзод и тут же рассмеялся.
<...>
Самолет мягко и незаметно сделал вираж; яркий луч солнечного света из иллюминатора сдвинулся к креслам и упал на лацкан пиджака Шерзода. Лауреатская медаль отразила его, и луч жарко стрельнул в глаза Вазиры...
<...>
Стюардесса собрала подносы.
Откидной столик — теперь на место, в прорезь мешка на спинке переднего кресла; свое кресло откинуть назад, самому расслабиться, чуть вытянуть ноги.
Покойно и приятно.
<...>
Самолет вздрогнул. Солнце скрылось куда-то, за окном бело-серыми горизонталями проносились разрезаемые крылом облака. Снова тряхнуло. Из сетки над головой показался край готового вот-вот свалиться черного футляра. Шерзод приподнялся, понадежнеи уложил футляр на полке, сел поудобней в кресло.
— Если не секрет... что это за проект в футляре?
— От вас секретов нет. Только сначала хотелось бы услышать ответ на мой вопрос, хорошо?
— Пожалуйста'
— От кого вы узнали, что я лечу этим рейсом?
— Вчера я по делам заходил в ваше управление... Кстати, вас там не нашел
— Я уже ушла домой собираться в дорогу.
— Мне это и сказали. Так я узнал ваш рейс.
— А вам не сказали, по какому именно делу я лечу в Москву?
— Нет. Управление хранит «военную тайну». Но я сам догадываюсь: интерьеры метро?
— Вы и вправду догадливы... Метро для нас дело новое. Опыта нет. Вот и приходится частенько ездить в Москву за советами и консультациями.
<...>
И время полетело легко и незаметно, в шутливой непринужденности, в спокойствии аэрофлотовского уюта, а для Шерзода еще и в ожидании чего-то приятного впереди, в Москве.
Поднимая все выше правое крыло, самолет стал делать левый разворот. Солнечный луч скользнул по груди Вазиры, задержался на лице.
— О, да здесь, смотрите-ка, Шерзод, совсем ясное небо! —воскликнула женщина, радуясь тому спокойному и доброму, чем была полна ее душа.
— Да, а вон и леса чернеют!
Над дверью в салон вспыхнула надпись по-русски и по-английски: «Не курить! Пристегнуть ремни!» Шерзод взглянул на часы:
— А быстро мы долетели!
<...>
Концы серых брезентовых ремней свешивались по обе стороны кресел. Нагнувшись вправо, чтобы достать свой ремень, Вазира непроизвольно оперлась на руку Шерзода, согнутую в локте.
— Я вам помогу...
— Спасибо, я сама.
Уши у Вазиры заложило, в глазах чуть потемнело. Она плохо переносила посадку. Поудобнее устроилась в кресле, запрокинула голову, закрыла глаза. Постаралась сидеть не шевелясь.
Шерзод, чуть наклонившись над соседним креслом, любовался красивой шеей Вазиры, ее высокой грудью. Через иллюминатор было видно Подмосковье.
— Здесь все еще весна. И зелень такая свежая... Все-таки хорошо жить в прохладном климате... Вазира, вы в какой гостинице собираетесь остановиться?
— В «России». Шерзод обрадовался:
— И нам в «России» места заказаны! По телефону сказали. Значит, втроем в одном такси поедем.

net-lit.com
 
Реклама
Действие повести Владимира Крупина "Боковой ветер" происходит в годы XI пятилетки. Несколькими штрихами ярко воссоздана картина тогдашнего транспортного сообщения в Кировской области: и вынужденная ночёвка авиапассажиров, и "Зори" на Вятке. Живой, яркий документ эпохи.

Герои летят из Победилово в Кильмезский район на Ан-2. Судя по фразе "Первой посадкой должна была быть Кильмезь", далее рейс продолжался до Малмыжа или Вятских Полян. По метеоусловиям Кильмези, самолёт приземляется на запасной — в Малмыже, и герои решают не лететь с утра до райцентра, а отправиться в свою деревню на теплоходе "Заря".
~~~
"В Кирове на самолете «Ан-2» веселый мужик спрашивал: «Ножики-то получили?» — «Зачем?» — «Как «зачем»! Прилетим, ремни чем разрезать? А ты чего не застегнулась? — спрашивал он маму. — Сейчас ведь не воздушные ямы, а воздушные пропасти до самой земли и дальше. Над Кильмезью вашей как раз. Ее ведь так и зовут: Кильмезь — дыра в небо». Сестра глотала аэрон и в ужасе зажимала уши.

Летели мы очень хорошо, молоденькие летчики дело знали. Первой посадкой должна была быть Кильмезь. Мы сели, самолет забуксовал в грязи, как автобус, но выкарабкался. Мотор взревел и затих. Стали отвязываться. Вдруг мужик, поглядев в иллюминатор, закричал:

— Малмыжским встать, остальные на месте!

Пилоты выходили, надевая фуражки.

— Все — ночуем! В Кильмези сильный боковой ветер. Придете с утра к семи, отвезём.

Мы побрели по малмыжской грязи в Дом колхозника. Места были. Маме и сестре дали двухместный, меня определили в огромную, похожую на палату комнату. «С левой руки седьмая кровать». Собравшись, мы поужинали, а за ужином вдруг решили, что все к лучшему. Почему? Мы же всё равно собирались навестить не только кильмезское кладбище, могилы дедушки и бабушки по отцу, но и Константиновское, где лежит целая одворица родни по маме. А в Константиновку все равно пришлось бы ехать из Кильмези, а потом возвращаться. А теперь выходило, что мы будем двигаться к ней, да еще по пути будут Аргыж и Мелеть — соседние деревни, где живет мамина родня, которая, узнав, что мы были в Константиновке и не побывали у них, обидится. В Аргыже я два сезона, после девятого и десятого классов, работал у дяди-комбайнера в помощниках и вообще бывал там каждое лето, как и в Мелети. До Константиновки от неё семь, а от Константиновки до Кильмези примерно тридцать пять.

До Аргыжа надо было водой. Узнали у дежурной — рано утром по Вятке поднималась «Заря», судно на подводных крыльях.

Решив так, мы расстались.

Прошла моментально ночь, утром будто что подняло. Автобус до пристани из-за грязи не довез, долго шли пешком. Мама мучилась, что из-за нее мы опоздаем. Успели. От пристани в устье Шошмы открылась Вятка. Берега были загружены штабелями леса. Из баржи подъемный кран вычерпывал на берег песок. Подошла «Заря». Вышло очень много людей. Но когда мы попали внутрь, оказалось, что свободен один проход. Маму и сестру посадили все-таки, я стоял в тамбуре. Там хоть и курили, зато было видно вокруг. Стекло туманилось, но его протирали."
~~~
Административная карта из Атласа Кировской области (Роскартография, 1997 год):
25773496f5f4.jpg


Вскользь упоминается и как добирались в Кильмезь из областного центра при Хрущёве, когда авиасообщения ещё не было:
~~~

"В Кильмезь в те годы из областного центра добирались двояко, но любой путь был не меньше двух суток — водой, до Аргыжа, оттуда на попутных, или железной дорогой с пересадкой в Ижевске до Сюрека, и оттуда па попутных. Мы сидели на мешках с мукой, в кузове. Этот путь я проделывал десятки раз."
~~~
В финале повести, по сюжету — через три дня, проведённых в Кильмезском районе, герои летят на Ан-2 из Кильмези в Победилово. Описываемый новый аэропорт в Кильмези был построен в год 60-летия Октября:
~~~
"Самолет задерживался.

Новый аэродром, на который мы должны были сесть три дня назад и из-за ветра не сели, конечно, во много раз был лучше старого. Правда, тот был рядом, к самолету шли пешком, а к этому ходил автобус. Вспомнили старый аэродром, бессменного его начальника Ожегова. Он там был один, а тут целый штат.

— На поле не выйдешь, — сказала сестра, показывая загородку. — А на том аэродроме всегда бегали к самолетам, он взлетает, а мы прицепимся за крыло и соревнуемся, кто дольше провисит в воздухе, а потом отцепляемся.

Ну, сестра! Такого у меня в детстве не было.

Обходя аэропорт, я увидел надписи и показал их сестре. Надписи были одинаковы — проклинали «эту дыру» Кильмезь. Многим пришлось тут пережидать непогоду.

И опять отложили вылет. Насколько хватало расстояния, чтобы слышать объявления о вылете, настолько я прошел по направлению к Кильмези, поднялся на рукотворный храм из песка и гравия. Вот она, милая. Вот школа сразу бросается в глаза. Сюда, где я стою, бегали за орехами, земляникой. Вон в той роще ломали веники… Как можно проклинать любое место нашего отечества, если оно кому-то дорого, кому-то дало жизнь, язык, первую любовь?
<...>
Взлетали мы при сильном боковом ветре."
~~~
Цитируется по изданию: Крупин В. Н., "Вятская тетрадь", Москва, издательство "Современник", 1987 год.

Элемент оформления:
0ca671f516db.jpg
 
Последнее редактирование:
И я добавлю цитату про родные места. Анатолий Рыбаков, "Неизвестный солдат".

"До Красноярска я долетел на «ИЛ—18», от Красноярска до Бокарей – на «ИЛ—14».

Порядки на «ИЛ—14» приблизительно как на междугороднем автобусе, даже, наверно, можно остановиться по требованию. Задраили люки, убрали лестницу, вырулили на дорожку, потом лестницу подвезли снова, открыли дверь: какой-то пассажир с женой и ребенком бежал к самолету. Здесь это обычное явление.

На «ИЛ—18» народ был солидный: командированные из Москвы работники министерств, международные делегации; нас кормили обедом, раздавали конфеты «Взлетные» и «Театральные». На «ИЛ—14» ничего не давали, обедом не кормили, места были не нумерованы, и казалось, что половина пассажиров едет без билетов – «зайцами».

Летели бородатые геологи-изыскатели в джинсах и спортивных куртках, с рюкзаками, в кедах, женщины в брюках, загорелые отпускники с юга, колхозники. Два механика втащили даже ящик с мотором, хотя проводница их не пускала. Рядом со мной здоровенный парень в ковбойке держал на коленях большой горшок с цветком – подарок юга, как я заключил по его загорелому лицу.

В веселости, приподнятости этих людей, которых я определил для себя как людей нового Севера, я ощутил ту музу дальних странствий, тот дым костров, о котором мечтал и которого так и не нашел на своем дорожном участке. Жизнь этих людей – в полетах и перелетах, они пересекают страну из конца в конец на самолетах, машинах, поездах, а то и пешком, с рюкзаками за спиной. Эта жизнь, отрешенная от того, что мы называем рутиной, повседневностью, казалась мне прекрасной, совсем непохожей на жизнь москвичей, хотя те тоже регулярно ездят на курорты или в служебные командировки. Те просто передвигаются в пространстве, а эти покоряют пространство.

Самолет летел совсем низко. Через окно все было отчетливо видно. Енисей, речной порт с портовыми кранами, баржами и маленькими речными трамваями, потом новые многоэтажные здания Красноярска – все это знакомое; я видел на каких-то картинках, в кинохронике. Но то, что началось потом, я еще никогда не видел и, наверно, никогда не увижу. Мы летели над Ангарой.

Не над той Ангарой, которая тоже была известна мне по кинохронике, а над коренной Ангарой в ее нижнем течении, где она называется Верхней Тунгуской. Бесконечная тайга – горы, покрытые бескрайним лесом и прорезанные голубой лентой могучей реки.

Мотор ревел подо мной. Сердце щемило от чувства простора, бескрайности, первозданности, великолепного однообразия, от которого нельзя было оторвать глаз."

Книга: Неизвестный солдат

Кстати, села Бокари в Красноярском крае нет. Судя по тому, что в тексте упоминается Ангара, скорее всего прототипом были Богучаны или Мотыгино.
 
Назад