А в это время Н.М. Ульянов увидел тот самолет, уже заходивший на посадку. Там молодой пилот, и он идет явно ниже глиссады снижения. Сыплется небольшой снег, и запорошенный им посадочный знак "Т" пилот По-2 не может увидеть. Ульянов быстро выходит из самолета (коменданта ждать некогда) и бежит к посадочному знаку "Т", чтобы пилот самолета По-2 сориентировался по нему.
Комендант в это время с пассажиром подошел к самолету с другой стороны и тоже, увидев заходящий самолет (но не сразу заметив командира), побежал встречать его, при этом на ходу показав пассажиру рукой на самолет Як-12, не сомневаясь в том, что командир сидит в кабине, а когда увидел командира, обратно бегущего к своему самолету, было уже поздно.
Произошло вот что. Пассажир, довольно полная женщина, подошла к самолету. Дверь открыта, значит, можно садиться, и она забирается в пассажирский салон со стороны пилотского кресла. Однако с этой стороны стремянка не рассчитана для пассажира, никаких поручней там нет. Женщина поскользнулась на лестничной стремянке и падает прямо на сектор газа. Горячий двигатель сразу выходит на взлетный режим. Самолет на тормозах, но при рыхлом снеге тормоза лыж пустого самолета не удержат. Ульянов в это время находился в 30-40 метрах от своего самолета и смотрел на уже приземляющийся По-2. Услышав резкий рев мотора и оглянувшись назад, он увидел эту кошмарную картину.
Двигатель его самолета почему-то работает на взлетном режиме, сама машина в снежном вихре, а из двери торчат ноги человека. Одним прыжком он был около самолета, успел схватить женщину за ноги и вместе с ней упал на землю. Самолет разбегается, отрывается от земли легко и, набрав высоту по прямой 50-60 м, отвесно падает на землю. Причина такого "хорошего" взлета заключалась в том, что рули управления этого самолета на кратковременной стоянке фиксировались в нейтральном положении, близком к взлетному, к тому же самолет был почти пустой.
Ведомственная комиссия работу по расследованию этого случая закончила быстро. Особенно и расследовать-то было нечего. Все очевидцы, участники и свидетели были на месте, живы и здоровы. Главный "организатор", он же, как считала комиссия, главный виновник, Н. М. Ульянов рассказал все, как было. Грубого нарушения требований основных документов (инструкции), а также явной преступной халатности не обнаружено, но так называемый (как сейчас принято говорить) человеческий фактор, конечно, имеется. Иногда и этого достаточно, чтобы виновника наказать по всей строгости дисциплинарного Устава ГА. Понятие "несчастный случай" тогда воспринималось как либеральность, мягкосердечность и отсутствие требовательности. Многим чиновникам очень хотелось, чтобы их называли требовательными, строгими командирами, а один даже гордился репутацией "грозы" летчиков.
Некоторые из "судей" этого дела требовали строгого наказания виновника по Уставу ГА: снять с летной работы с изъятием пилотского свидетельства и передачей материалов в следственные органы, т.е. если даже суд вынесет решение, что данное дело уголовно ненаказуемо, летать все равно не разрешат. Была надежда на поддержку партийной организации, на ее ходатайство с учетом безупречной службы Ульянова, но некоторые коммунисты даже требовали исключения его из партии.
Только уже в горкоме партии поняли, что слишком перегибать палку не надо. В такой обстановке Н.М. Ульянов сам принял решение уволиться из системы Гражданской Авиации, но остаться в своем родном городе Семипалатинске. Года через два после этого события я уехал из Семипалатинска на учебу в ВАУ (высшее авиационное училище) в г. Ленинград, а после окончания учебы до 1971 года работал в Усть-Каменогорске на разных должностях, из них последние три года - командиром объединенного авиаотряда. В авиаотряде эксплуатировалось много типов самолетов и вертолетов (Ан-2, Ли-2, Ил-14 и Як-40, а также вертолеты Ми-1, Ми-2 и Ми-4), с которыми нередко случались разные летные и чрезвычайные происшествия.
Прошло еще несколько лет, я работал первым заместителем начальника Казахского управления ГА, и однажды приехал в Семипалатинскии авиаотряд по вопросу освоения новой техники и расширения материально-технической базы для приема самолетов Ил-62 и Ту-154. Такие серьезные вопросы обязательно согласовывались с партийными и советскими органами (обком, облисполком) на местах. Поэтому я с командиром авиаотряда сразу поехал к первому секретарю обкома партии Кеширимхану Бозтаеву, которого хорошо знал еще по Усть-Каменогорску.
Рассказал я ему о планах развития гражданской авиации в Казахстане, и подробнее - Семипалатинского авиаотряда. При беседе присутствовало несколько человек, работников обкома и облисполкома, и в конце нашего делового разговора Бозтаев пригласил нас на чашку чая. Продолжив уже в непринужденной обстановке, секретарь обкома говорил о важности воздушного транспорта для города и области, сказал, что предварительно был разговор на эту тему, и решили, что всеми авиационными делами непосредственно будет заниматься заместитель председателя облисполкома товарищ Ульянов Н.М. "Кстати, он бывший летчик, - заключил Кеширимхан бозтаев, - но он давно ушел из авиации, да не простая эта история. А сейчас ему и карты в руки, будет курировать авиацию области". Он, конечно, не знал, что я в то время работал в Семипалатинске и помню все детали того события. Мне пришлось признаться в этом и даже рассказать некоторые секреты той истории. В тот раз я не смог встретиться с Николаем Матвеевичем Ульяновым, он был в командировке в районах области.
Н. М. Ульянов много сделал для развития авиации в области и даже, уже будучи первым секретарем горкома партии, курировал строительство аэровокзала. Вообще, его продвижение по работе и по ступенькам партийно-советской карьеры было своего рода "взлетом". Но тот непредусмотренный взлет Ульянов помнил хорошо и всегда. В один из моих редких приездов в Семипалатинск мы встретились. Принял он меня тепло. Поговорили по душам. Конечно, вспомнили о событиях того времени. Интересно, что наши мнения и взгляды на многие события совпадали. Я знал, что Ульянову иногда приходится встречаться с теми, кто тогда сыграл определенную негативную роль в той истории. Но теперь отношения Н. М. Ульянова сними были официальные. Мне об этом говорили те же наши сослуживцы, для которых я уже был большим начальником, но мог встречаться с ними как со старыми товарищами. Они, конечно, понимали, что тогда перегнули палку, и в разговоре об этом искали какое-то оправдание: "Да, тогда мы перестарались, но ему (Ульянову. - Т. М.) надо было сказать, что он во всем виноват, подвел коллектив, готов нести любое наказание и было бы все нормально". Типичная логика того времени...