Поясню предыдущую фотографию. На верхней фотографии удачно подхвачен момент расхождения двух ледоколов. Причем, расходятся они на очень большой скорости (показывая своё мастерство в судовождении) Чтобы было понятно что это такое, расскажу маленькие эпизоды, для примера. На втором фото, я готовлюсь ко взлету с палубы а/л "Сибирь". Я не умею делать так как Феофанов (чтобы после клика фотка увеличивалась), но видно и обороты и давление и небольшой остаток топлива (полет кратковременный), то есть - это рабочий момент, а не позирование ради фотки.
И ещё. Обратите внимание на сетку, натянутую под вертолетом, леера (ограждение палубы) опущенные по-взлетному, а на ближнем вертолете привязь с тендером.
Маленький рассказик про походы по Северному морскому пути (СМП). Когда встречаются два ледокола на чистой воде, то ближе двух миль друг к другу они не подойдут – соблюдение безопасности. Дело в том, что обводы корпуса «яйцеобразной» формы (для более удобной работы во льдах – наползание, сползание) и значит корабль на воде имеет большую инертность и циркуляцию при маневрах. Был такой случай. Когда меня надо было пересадить на попутный корабль по чистой воде, эту операцию выполняли следующим образом: спустили на воду пластиковый спасательный катер (который при задраенных по-штормовому люках, может даже кувыркаться в штормовом океане – двигатель его устроен так же как на пилотажном самолете, а значит, работает в любом положении), сбросили канатный шторм-трап и я по нему поперся в эту мыльницу. Когда моё тело по пояс было уже в катере, очередной волной посудина сильно накренилась и меня начало перерезать проемом люка и бортом ледокола. Где взялись силы? Я не знаю, но руками уперся в борт ледокола и отодвинул катер, имея пару секунд нырнул мимо ступенек лестницы, находящейся в катере, просто на просто – упал на дно… А могло бы в районе пояса разрезать пополам и некому бы было Вам это всё рассказать.
Но вот во льдах, ледокольщики КРУПНЕЙШИЕ мастера проводок, они так изучили поведение корпуса по отношению к ЛЮБОЙ льдине, что, прикидывая «на глаз» её состояние и траекторию соприкосновения корпусом, скорость движения и состояние сжатия льдов – видят, куда будет отброшен корабль, траекторию отброса, на сколько будет отброшен. По ходу работы (у экипажа вертолета там свое рабочее место: стол, навигационные инструменты, радисты приносят все тлг, погоду, спутниковые карты ледовой обстановки, метеокарты, разрешения или запреты на полёты), да так – любопытства ради, очень часто приходилось бывать на мостике (вход посторонним строго воспрещен). Вот и наблюдал бессчетно – что творят во льдах вахтенные! Особенно , высокое мастерство проявляется при интенсивном сжатии, когда необходимо проделывать всю работу быстро и безаварийно, счет идет на минуты. На большой скорости, махина в 25 тыс тонн проносится в двух – трех метрах от борта зажатого льдами корабля (из тех, что в караване), кроша на своем пути ледовый массив и щелкая как семечки даже торосы. А торос, чтобы было понятно, это образование (гряда) обломков льда, которое получилось (раньше) при наползании одного ледового массива на другой, при очередном сжатии. Это как сварочный шов – очень крепкое и плохо поддающееся раскалыванию создание. И чем старее торос, тем он крепче! Вообще-то, и мы, во время ледовой разведки и проводки каравана, и сами вахтенные на ледоколах, стараемся находить путь, без преодоления торосов (особенно старых).
В то время, как пересадка человека с ледокола на ледокол по чистой воде – это целая операция, то во льдах встреча двух ледоколов (двух караванов) выглядит так. Подходят два огромных корабля друг к другу кормой, перебрасывают рабочие сходни (есть ещё парадный трап, а есть шторм-трап) между палубами, и все свободные от вахты, ходят друг к другу в течении часа в гости. Затем идет объявление по ГГС на обеих кораблях «Внимание! Через 15 минут будет убран переход с ледокола «Сибирь» на ледокол «Ленин». Просьба заканчивать свой технический визит». Дело в том, что состыковываются для внесения разнообразия в монотонную повседневность – такой психологический приём, но называют все это, деловым (техническим) визитом, мол, очень было необходимо по работе. Затем дается пятиминутная готовность, затем трижды подряд сообщается об отходе.
Шел я пассажиром на а/л «Россия», где КВС был Виталий Константинович, и состыковались мы с а/л «Ленин», где капитаном его очень близкий друг Борис Маркович Соколов. Естественно Виталий пошел к Б.М. в гости. После объявления пятиминутной готовности я заглянул в каюту Виталия (а каюты на ледоколе НИКОГДА не закрываются на ключ, но без разрешения хозяина каюты, НИКТО не зайдет в его покои), на вешалке висит демисезонная летная куртка, а сверху на полочке лежит его форменная шапка. Мысль такая – значит Константинович здесь. И я с чистой совестью ухожу к себе. Но что-то мешает сосредоточится и я начинаю обзванивать все места, где командир Ми-2 может быть. Его нет нигде! Начинаю осознавать, что он остался на «Ленине». Иду с поникшей головой к капитану и сознаюсь, что мой подопечный остался ТАМ. Но, к моей большой радости, там же остались и два члена команды ледокола (значит, обойдется без подначек в сторону недисциплинированности авиаторов). Запускаюсь и лечу на «Ленин». Там вертолета нет, а значит на палубе нет сетки из толстых канатов (сантиметра 3-4 в диаметре), которую натягивают, чтобы вертолет не елозил при кренах и продольной качке, но самое главное – там нет привязей, а значит выключится я не могу.
Подлетаю. Два моремана стоят в ожидании вертолета, а моего нет. Накидываю пару кругов (чтобы обозначится для Виталия, что я прибыл за ним, а вахтенного прошу выкопать из-под палубы моего КВСа) – но, не тут-то было. Забираю моряков и на свой корабль. Там, с мостика, по радиотелефону, с разными словами на местном диалекте, которые не подлежат переводу, приказываю (а имею ли я на это право?) доставить моего роз…я в любом виде! И лечу снова. А корабли-то расходятся все дальше и дальше – у них своя работа… Подлетаю, накидываю круг, сажусь, держа вертолет во взвешенном состоянии (ведь не могу даже сбросить «шаг»!), и тут такая картина (хоть смейся, хоть плач), из-за надстроек выходят шестеро матросов, неся бездыханное тело летчика моего звена, которое успело за час, с капитаном-дружбаном, нажраться спирта, вернуться на свой корабль, оставить куртку и шапку, вернуться, добавить и вырубиться. Бросили они его на пол грузовой кабины, на том маленьком пятачке, что между баком и перегородкой радиоотсека, и мы поканали к себе.
На родном ледоколе мы не стали доставать тело с вертолета, чтобы оно немного протрезвилось. А вот когда оно протрезвилось, долго не могло понять: где оно, потом почему в холодном вертолете и без куртки, потом почему его не забрали в тепло, а потом где же девался дружбан…
