СЛУЖИ, ГДЕ ХОЧЕШЬ!
Александр Шипицын
Господи, сделай что бы мне было хорошо, но не так как я хочу!Старинная еврейская молитва.
Мы с другом, после выпуска из училища, на Краснознаменный Тихоокеанский флот на две недели раньше срока приехали. Чтобы лучшие места занять. О Тихоокеанском флоте, далее будем его ТОФ называть, а то вспоминать много букв приходится, мы только и знали, что он в соленой воде плавает, и вода эта где-то далеко за Байкалом плещется. А там, вроде, и земли больше нет, и люди с песьими головами водятся.
Что бы полнее получить представление о масштабах и размерах нашей необъятной Родины мы решили в первый раз туда на поезде прокатиться. Вот и катились 8 суток. Сутки до Москвы и неделю от Москвы до Владивостока на «Красной Стреле».
Нас в училище предупредили: с иностранцами никаких контактов. А тут мы из Кишинева в Москву на поезде София-Москва отчалили. Меня еще невеста на вокзале провожала. Это она и ее мама так думали, что она невеста. Я такими четкими категориями не оперировал, а рисовал неясные перспективы, типа: «Там видно будет». Но верность невесте хранил…. до самого обеда. В окно смотрел и офигенных болгарок не замечал вовсе. То есть, почти.
На обед в вагон ресторан пошли. К нам за стол две румыночки сели. Обалдеть!!! Одна, что пониже, черненькая, миниатюрная такая брюнеточка. А другая шатенка, стройная и груди у нее под водолазкой, как у Мэрилин Монро в «Джазе только девушки», в разные стороны торчат. У обоих глазки черные, зрачков не видно и блестят так, что по стенам блики бегают. Примерно нашего возраста. Мест в ресторане было полно, но сели они за наш стол и дразниться начали, по-румынски. Откуда им знать, что лейтенант маринарь в Молдавии вырос? Черненькая бестия в окно вагонное глядит и другой говорит:
- Мэй! Вот бы от такого русского родить! – я так понял, про Витька разговор.
Я Витьке, не глядя в их сторону, перевожу:
- Вон та, черненькая, хочет от русского родить. Ты как, не возражаешь?
- Нет, конечно. Фигурка – класс. Грудь – как на выставке. Да и на ощупь, видать, приятная будет. Давай пару бутылочек вина возьмем. А как вторая?
- А кто ее спрашивать будет? Уговорим.
- Ты что, так хорошо по-румынски говоришь?
- А тут чем меньше говоришь, тем лучше тебя понимают. А вино, зачем брать? У нас в купе канистра «крепляка» стоит.
- Да хоть одну, для затравки. Давно такую куколку-малышку турецким способом хотел…
Заказали бутылку вина. Официантка приносит «Пино». Мы девушкам жестами, мол, как вы? Я решил свое знание молдавского языка приберечь на потом. Девушки хихикают. Одна другой лопочет в том духе, что я так и знала, они нас подпоят и поимеют…так грубовато, по-румынски высказалась, что именно она там, «так и знала». А Витек уже наливает.
А за соседним столиком два югослава, тоже «Пино» заказывают и во все горло хохочут. Официантка приносит им бутылку «Пино», а они ей:
- Нэт, дэвушка ты нам «пИна» дай! - и заливаются от смеха.
Я на них с интересом поглядел. Официантка стоит вся красная, ничего понять не может. В руках бутылка «Пино». А югославы хохочут и «пИна» требуют. Что-то официантке не понравилось, она развернулась и ушла к себе. Один югослав мне подмигнул и на русском с легким акцентом объясняет:
- «Пина», по-нашему, это п…а! Не хочет нам пИна давать. Ха-ха-ха!
За обедом с девицами жестами разговаривали. И мычали в основном. Хотя почти все, что они между собой говорили, я понимал. А их и понять не тяжело было. По совместному согласию черненькая Марианна к Виктору пересела, а я к Аурике, шатенке сел, что бы легче на ощупь разговаривать было. Короче, определились.
Девчонки в Москву повеселиться ехали. А тут приключения еще в дороге начались. Вот удивительно, это я только сейчас понял, вроде взрослые люди, понимают, что друг от друга надо, а пока пару виражей не заложишь, не состоится. А в молодости и двух слов друг дружке не сказали, а уже, гляди, целуются или пуще того, уж под юбку полез, не встречая ни малейшего сопротивления. И это, не взирая ни на сословия, ни на национальности.
После обеда, мы за всех четверых заплатили, девушек жестами в свое купе позвали. Гляжу, в тамбурах мой товарищ поддерживает интернационализм вовсю. То есть обнял Марианну через спину за талию и за все ее правую грудь снизу ухватился и не отпускает, даже когда опасность оступиться миновала. И она, у него из подмышки выглядывает и смеется вызывающе. У меня девица повыше и стройнее будет, но я, в душе, все еще со своей невестой кишиневской борюсь. А уже третий вагон проходим. Тут поезд из стороны в сторону закидало. Да так удачно. Аурика обеими пушками в меня уперлась. Мне и деваться некуда. Так и впился в ее губы. Она мстительной оказалась, в мои. Стоим, присосавшись, как аквариумные сомики, и не знаем, что дальше делать.
Мне одного прикосновения хватило. Грудь у нее высокая, твердая, упругая. А она когда на меня привалилась, уж постаралась, что бы я и всю прелесть ее бедер ощутил. Дальше я уже полусогнутым шел. Брюки на нас хоть и черные, но места в них мало. Все опасался я, что со стороны видно будет. Даже черный мундир с золотыми погонами не спасет. Мне все казалось, что все мое состояние видят. Собственно так оно и было. За спиной слышу:
- Гляди, лейтенанты уже румынок сняли. Молодцы, не теряются!
Заходим к себе в купе, а наши попутчики, что с нами в Кишиневе сели, говорят:
- Мы пойдем в вагон-ресторан, пообедаем. Вас ждали. Мы потом в другой вагон к дяде пойдем. Мы на похороны едем (только сейчас разглядел венок на верхней полке). После обеда дядю поддержим, – и многозначительно так, на румынок поглядывают, - Так что мы не скоро.
Хорошие люди, с понятием. Мир праху, того кого дядя хоронить ехал. И от покойников польза бывает. Эти двое еще и дверь не закрыли, а мстительная Аурика опять за мои губы принялась. Краем глаза вижу, Витек Марианну и вовсе на полку завалил. И одеждой так шуршат, что и глухому все ясно станет. У меня ума хватило дверь на защелку прикрыть и свет выключить, а снаружи уже почти совсем темно, осень. Тужурку свою парадную снял и на верхнюю полку забросил.
Как там Витек с Марианной управлялся, не знаю, не до этого было, только каждую секунду что-то с шуршанием на пол летело. Я Аурике, под ее черную водолазку, обе руки запустил, и теперь уже точно убедился, что грудь ее горячая полностью мои ладони сладкой, мармеладной плотью заполняет. Задышала Ауриика, не хуже наших девчонок. Мне даже показалось, что и она по-русски понимает. Под водолазкой только черный кружевной бюстгальтер оказался. Он совершенно не мешал каждую грудь на ладони взвесить. И на каждой груди сосок твердый и размером с хороший желудь. Впрочем, бюстгальтер скоро за водолазкой полетел. Я языком по соску провел и чувствую как груди у Аурики и спина мурашками покрылись. А соски и вовсе как камешки стали. Пока я ботинки снимал да брюки стаскивал, она уже и без юбки и без колготок оказалась. Одни трусики, тоже черные, на ней остались.
Поезд в темноте летел и только изредка одинокие огни нашу оргию освещали. Здорово мы девчонок завели. Через пару минут мы мокрые как в ванной были. Скользили друг по дружке как пара ужей в ручье. И показала мне Аурика, как румынки любить могут. Впрочем, наши, миргородские не хуже. Только Аурика не такая требовательная была. Мы с ней содрогнулись почти одновременно. И наш стон с Марианной слился. Только Витька продолжал сопеть как паровоз и скрипел диваном вагонным немилосердно.
Это сейчас, когда я на полке в СВ купе тремя четвертями лежу, одна четверть в проход свешивается. А тогда, нам двоим места вполне хватило. Я уже с Аурики слез, лег рядом. Прижал ее к себе. Она опять целоваться, понравилось ей. На ощупь полотенце на полочке нашел и как мог нас обтер. Дыхание перевел, а Витька все как паровой молот, без остановки. Слышим, Марианна опять стонет. И что-то нас с Аурикой смех разбирать стал. Вначале тихонько хихикали, а потом уже во весь голос хохотать стали. А Витька сердится, даже зашикал на нас, отвлекаем. Тут поезд скорость начал снижать. Шум от колес уменьшился, а скрип их диванчика и частота увеличились. Поезд остановился. Тишина в вагоне наступила и только Витькины движения все громче и чаще слышны. В вагоне все замолчали, слушают, хихикают. Не знаю, чем бы закончилось все, но он достиг таки апогея и Марианна, бессовестная, на весь вагон радость свою, третий раз демонстрирует. На наше счастье поезд почти сразу тронулся и весь вагон опять заговорил.
В ноябре дни короткие, а вечера длинные. А этот, как минута пролетел. Международный контакт, вопреки всем указаниям и запретам был установлен глубокий и прочный. Отдышались. Мундиры с пола подняли, на тремпелях развесили, в национальную домашнюю одежду - синие спортивные костюмы, переоделись. Свет включили. Стали друг другу на бумажках писать-рисовать, что бы понятнее было. Я забылся и Аурике пару слов по-молдавски, вполне профессионально, сказал. Она давай смеяться и меня в спину кулачками лупить. Но я ей объяснил, что кроме ругательств ничего не помню. Ну и то, что взаимоотношения полов касается. Она обмякла и опять к губам моим прилипла. Вот любительница лизаться! Там, правда было что лизать. Губки, это первое, что в ее лице внимание привлекало. Пришлось снова свет гасить. Опять к делу приступили. Теперь уже надолго. Полотеньчики купейные, хоть отжимай! Запах от нашей международной любви такой стоит, что если кто посторонний войдет, тут же и эякулирует.
Вижу, это никогда не кончится. Я пирог с кроликом, что мать на дорогу дала, достал и канистру с крепленной лидией вытащил. А что бы у девушек новых приступов мстительности не возникло, дверь в купе открыл. Минут через пять два парня заглядывают. Одного мы в вагоне-ресторане видели. Югослав, но не тот что «пИна» просил, а другой, он через столик от нас сидел. А второй, молодой румын, Петером зовут, 18 лет. И уже обер-кельнером в ресторане работает, в Плоешти.
Югослав представился:
- Младший лейтенант югославской народной армии Немихов Делча. Могу вам подчиниться.
- Очень приятно, - ответил я, пожимая ему руку, - Я – Александр, а он Виктор. А это девушки – Марианна и Аурика.
- Мы их знаем. Еще в Бухаресте познакомились. Могу вам подчиниться, - повторил он, поглядывая на стаканы с лидией, что мы на стол поставили.
- А зачем ты должен подчиняться?
- Вы лейтенанты Советской Армии, а я младший лейтенант. Могу подчиниться.
- Да ладно, чего там подчиняться. Присаживайтесь. И ты, Петер. Пофтим ла масэ! (молд. - Прошу к столу)
Я сходил к проводнице и принес еще два стакана. Часа через два канистра была пуста, пирог с кроликом съеден. Младший лейтенант ушел. А Петер остался, так как оказалось, что Марианна его сестра. Удивительно, но Петеру хватило двух стаканов. Он размахивал руками и рассказывал, как он много денег получает. Марианна одергивала его, а потом махнула рукой.
Куда-то запропастилась Аурика. Я предложил Петеру сопроводить меня в туалет. Оказывается, ему уже давно было надо. Туалет был занят. Мы решили покурить и подождать в тамбуре. Выходная дверь из вагона оказалась не запертой на ключ. Я открыл ее и, крепко ухватившись за поручень, оправился в летящую мимо нас темень. Петер повозился с замком голубых джинс, но махнул рукой и ко мне не присоединился. Когда длинная и мощная струя моего естества иссякла, я закрыл дверь и поволок обер-кельнера в купе.
Виктор все еще обнимал Марианну. На, лежащих на столе, бумажках были написаны адреса. Как они поняли друг друга, я не знаю. Латинскими буквами на одной бумажке был написан адрес в Плоешти. А Виктор написал такой адрес, что письмо Ваньки Жукова было образцом точности и информативности по сравнению с ним. И найти его, по этому адресу, вся «Сигуранца» совместно с «Интерполом» не смогли бы. Мы сидели друг напротив друга, и я заметил, что Марианна делает Петеру большие глаза. Я проследил направление ее взгляда и увидел, что джинсы Петера похожи на клоунские штаны. Внутренняя часть их была существенно темнее наружной. Очевидно, он устав бороться с молнией, махнул рукой и сделал свое дело прямо себе в штаны.
Настроение у Марианны упало, и она уже не льнула каждые пять минут к Витькиным губам. Я заметил, что надо бы Аурику поискать, но Марианна сказала, что Аурика уже спит, так как она в этом поезде еще не спала, а предыдущую ночь с югославами веселилась. Не то, что она, Марианна, которая себя блюдет и не укладывается под каждого встречного. Мы поднялись и проводили румын до ближайшего тамбура. Там Виктор и Мариана последний раз поклялись друг другу в вечной любви и….расстались навсегда. Мы их даже в Москве на вокзале не видели. Да и некогда нам было, сели в такси и пулей на Казанский вокзал. Красная Стрела как будто только нас ждала. Только что и успели билеты закомпостировать, и в поезд прыгнуть.
Тут нам тоже повезло. Проводницами в нашем вагоне две симпатичные девушки оказались. Говорили, что москвички и мы им сразу приглянулись. И настолько сильно приглянулись, что только один из нас в нашем купе ночевал, а второй в это время в служебном купе время с отдыхающей сменой проводил. И эта идиллия такой семейной была; уже на третий день они наши рубашки постирали и погладили, а мы уже сачковать стали, и пятую ночь оба на своих местах провели. А тут еще три юные сибирячки что-то подозрительно часто через наш вагон бегать стали. Но с этими мы только болтали, и время весело проводили, пока наши проводницы служебный долг исполняли.
С каждым днем солнце заходило все раньше и раньше. Когда оно спряталось за горизонт в полпервого дня, мы поняли, что пора переводить часы. В Хабаровске наши попутчики вышли и на их место сел подполковник и дама лет сорока. Даму в Хабаровске толстенький муж провожал. Он мрачно курил и почти не разговаривал. А она тяжело вздыхала и каждую минуту слезинки смахивала. Она не отводила печальных египетских глаз от плотной фигуры провожающего ее мужа. Но он, похоже, иллюзий себе не строил и весь вид его говорил: Да, задерись ты там хоть в доску! Когда его фигура растворилась в серости перрона, дама подняла обе руки вверх, по-кошачьи потянулась и довольно громко воскликнула: «Свобода!»
Подполковник тут же затеял военный флирт, и нам пришлось предоставить ему поле боя, хотя дама очень уж недвусмысленно на Виктора поглядывала. Но мы убежали к сибирячкам и часа четыре не возвращались. Когда пришли, дама выглядела вполне удовлетворенная жизнью, а подполковник все подмигивал нам заговорщицки. В знак благодарности, он просветил нас об условиях жизни и службы на Дальнем Востоке. Он, хоть и не относился к морской авиации, многое о ней знал. Я уже не помню, что там говорилось обо всех гарнизонах, помню только, что нас предупредил относительно Монгохто. Хуже гарнизона по условиям службы нет, кто туда попал – пропащий человек. У нас с Виктором в сознании отложилось только что-то мохнатое и грозное, наподобие паука, только гораздо страшнее.
Во Владивостоке оказалось, что не мы одни такие умные, а есть еще и похитрее нашего. Когда мы прибыли в штаб авиации ТОФ, на Вторую речку, то первый кого мы встретили на входе был наш однокурсник Паша Букашкин. Он прилетел на самолете и уже все разведал. Он сказал нам, что лучше всего ехать в Советскую Гавань. Это, дескать, большой современный портовый город и девушек там полно и товары японские, по номиналу, продают прямо на улице. Платят там полуторный оклад, что для нас было немаловажно. И климат там – курорт. Только не вздумайте, сказал он, выбрать Монгохто. Это на местном языке - Долина Смерти, и кто туда попадет, конченый человек.
Мы поблагодарили Пашу, сказали, что про Монгохто мы уже слышали, а СовГавань нам очень хвалили, высококультурное место и полуторный оклад там платят. Я еще заметил, что наше государство просто так полуторный оклад платить не будет. Но друзья зашикали на меня. Вон на Камчатке двойной оклад, а условия лучше не придумаешь. Только туда ходу нет. Там только те служат, у кого лапа волосатая есть. А простому смертному туда не попасть.
Так оно и вышло. Главный штурман авиации флота, не успели мы войти и доложить, предупредил нас, что в Елизово, на Камчатке мест нет. А не хотим ли мы послужить для начала, скажем, в Монгохто? Мы дружно запротестовали. Главный штурман многозначительно посмотрел на своего зама, подполковника, скромно стоящего возле аэронавигационного глобуса более чем метрового диаметра.
- Ну, что ж, - повернулся тот к нам, - ребята, вижу, неплохие. Так и рвутся служить. Я думаю можно предложить им наш полный список, пусть служат там, где им захочется.
- Да, - солидно и серьезно продолжил его речь главный штурман, - вот, выбирайте: Монгохто, Каменный Ручей, Аркан, Ландыши и ….и…ладно, так уж и быть, раз одними из первых прибыли, и СовГавань.
При последнем слове мы дружно воскликнули:
- СовГавань! СовГавань, мы хотим служить в СовГавани!
- Что ж СовГавань, так СовГавань. У нас просто, кто первым приехал, тот и выбирает – служи, где хочешь. Ваших хлопцев почти пятьдесят человек на ТОФ распределили. Считайте, вы лучшие места забрали. А остальным придется служить, где прикажем. Андрей Степанович, проводи ребят в строевой отдел, пусть им там предписания выпишут. Ну-с, надежда штурманской службы авиации ТОФ, желаю вам удачи и службы до больших звезд.
Когда мы покидали штаб авиации, с нами вышел один подполковник. Я заметил, что «краб» на его шапке был приколот вниз звездой и обратил его внимание на это обстоятельство:
- Вот сволочи! - вместо благодарности воскликнул он, - все бы шутили. Ох, ребята, в веселую контору вы попали. Тут надо смотреть в оба!
При этом мы внимательно осмотрели свои шапки. Но весь прикол, как мы позже поняли, заключался отнюдь не в этом.
Мы получили разрешение в комендатуре, поселились в гостинице и решили весь второй день, до самого вылета на СовГавань посвятить знакомству с Владивостоком. Поужинали мы в гостиничном буфете цыплятами странного синеватого цвета и не слишком чисто выбритыми.
Утро началось с того, что я никак не мог вытащить Виктора из туалета. И в дальнейшем, при прогулке по городу, каждые полчаса у него появлялось страдальческое выражение, и он информировал, что:
- Опять подкатывает, – и мы нарезали расширяющиеся круги в поисках ближайшего туалета.
На другой день мы вылетели в вожделенную СовГавань, в которую только нам троим из всего выпуска удалось устроиться. С чем мы не преминули поздравлять себя, как только у Виктора прекратились «подкатывания». И вот, над уссурийской тайгой мы летим к месту службы! К месту, куда хотели бы попасть все наши товарищи, но попали только мы трое!
Мы летели на север чуть больше двух часов и садились уже в полной темноте. С воздуха, да еще ночью СовГавань представилась нам огромной. Правда, огоньки горели маленькими тусклыми кучками. Некоторые были собраны в четкие квадраты, как мы позже узнали – зоны. Сидящий рядом со мной мариман, пояснил, указывая на эти жалкие кучки:
- СовГавань по площади не уступает Москве, вот только разбросана как Рио-де-Жанейро.
Всю глубину его оценки я осознавал потом все последующие 12 лет, пока, наконец, понял, что такое СовГавань. За это время она, как амеба, оставаясь такой же бесформенной, разделилась на два района – Совгаванский и Ванинский. Что дало повод командующему авиации пошутить:
- Вы были «совговнянами», а теперь стали «вонянами», гы-гы-гы!
Совгавань и Ванино, за это время дважды горели и восстанавливались. Где то на периферии этой амебы располагалась авиационная дивизия, в которой нам предстояло служить.
После посадки мы нашли в деревянном аэропорту помощника коменданта и показали свои предписания.
- А, так это вы в Монгохто едете служить. Значит так, - начал он объяснять дальнейшую дорогу к нашему месту службы, а я пытался остановить его и сказать, что нам в Монгохто не надо, мы едем служить в СовГавань. Но он отмахнулся от меня, буркнув, что это все одно и, то же. Какой глупый капитан! Нам не надо в Монгохто, нам надо, что бы он объяснил как добраться до части в/ч 90721, что расположена в СовГавани. А ни в какую Монгохту мы не хотим.
Тогда капитан махнул рукой на наше недоумение и просто рассказал нам маршрут следования:
- Садитесь на автобус, едете до Заветов Ильича, там садитесь на другой автобус и едете до Ванино, в Ванино идете на вокзал и едете на поезде, если успеете, до станции Ландыши, там, на коробку и вас довезут до Монгохто…
- Нам не надо в Монгохто… и в Ландыши нам не надо.
- Ну, хорошо-хорошо, в в/ч 90721, там спросите.
В автобусе мы заговорили с хорошо поддатым и пыльным сверхсрочником. Он сказал, что иначе, как через Ландыши нам в свою часть не попасть. Я вспомнил, как сильно разбросанной выглядит СовГавань с воздуха и успокоил Витю и Пашу:
- Очевидно, береговая черта сильно изрезана, и наша часть просто находится с другой стороны СовГавани. Сверхсрочник хмыкнул и больше участия в нашей беседе не принимал. Вскоре мы поняли, почему он такой пыльный. Наши щегольские черные шинели тоже стали покрываться пылью обильно просачивающиеся сквозь неплотно закрытые, разбитые двери старого автобуса. Да и дорога оставляла желать лучшего. Кидало так, что на меня постоянно валилась пирамида наших чемоданов. Особенно раздражало, что мы едем в темноте второй час, СовГавань сзади исчезла, а спереди и не думала появляться.
Нам повезло, когда мы прибыли в Заветы Ильича автобус на Ванино стоял полупустой, а когда приехали в Ванино, поезд на Владивосток еще стоял у перрона. Не понимая, зачем мы это делаем, мы все же купили билеты до Ландышей. Судя по разговорам у главного штурмана между СовГаванью и Ландышами должно быть не менее одной тысячи километров, а тут два автобуса и поездом один час и десять минут ехать. Да еще все эту проклятую Монгохту вспоминают и СовГавань обетованная, все дальше и дальше, и непохоже что бы мы вокруг залива опять к ней возвращались. Хотя темно и кто его знает. Поживем, увидим.
Дожили мы до Ландышей. Проводник посоветовал нам поторапливаться, если мы хотим на коробку, что до Монгохто идет попасть. Я вообще перестал, что-либо понимать, и вручил свою судьбу воле Божьей. На коробку садились, как в 18 году атаковали поезда. А с нами еще и гора чемоданов. Но, как это не удивительно – втиснулись. Когда мы взбирались по лесенке в кузов, снизу кто-то кричал:
- Офицеры! Не теряйте облика!
И кто-то другой ему вторил:
- Кто облик потерял? Чей облик под ногами валяется?
Веселый гарнизончик нам попался, как бы его не называли.
Полчаса бешеной тряски, пять минут стоянки на КПП, где проверили наши предписания. Оказалось все точно, мы едем туда куда надо – в Монгохто.
Мы смирились, и, узнав, где находится оперативный дежурный, потащили к нему нашу гору чемоданов. Хорошо еще что канистра и пироги с кроликами были уничтожены еще до Москвы.
- Добро пожаловать в Монгохто! - приветствовал нас оперативный дежурный дивизии, выслушав наш доклад о прибытии.
- Товарищ подполковник, скажите, пожалуйста, как так получилось? Мы не хотели в Монгохто служить, и нам пообещали, что мы будем служить в СовГавани, а тут получается, что мы попали в Монгохто.
- Ребята, Монгохто расположена в Совгаванском районе, а ближайшая железнодорожная станция, это Ландыши. Во Владивостоке любят пошутить и всегда предлагают на выбор СовГавань, Ландыши и Монгохто.
Я вспомнил перевернутый краб у подполковника в штабе авиации
- Нам еще предложили какой-то Аркан и Каменный ручей. Может, надо было что-то из них выбрать?
- Может, - согласился оперативный дежурный, - вы бы ничего не потеряли. Так как Каменный Ручей это название нашего гарнизона, стоящего у истоков Каменного Ручья.
- А Аркан?
- А Аркан – это позывной нашего аэродрома на первом канале.
Мы озадаченно переглянулись.
Но и на этом история «Служите, где хотите», не закончилась. Через две недели, уже сдав зачеты, получив допуск к самостоятельным полетам и активно в них участвуя, мы, переодетые в меховую форму, шли в летную столовую подкрепиться.
Навстречу нам двигались две горы летного шмотья, водруженные на две согбенные тощие лейтенантские фигуры. Под этими горами прятались Октай и Генка Тараканов. Мы окликнули их. Они, сбросив манатки в придорожный снег, кинулись к нам в объятия.
После бурных похлопываний и возгласов выяснилось следующее. Октай приехал во Владивосток на второй день после нас, но встретился с морячкой, изнывающей без мужского общества, и сумел удрать от нее только позавчера. А Генка задержался по каким-то домашним причинам. И оба они оказались последними из нашего выпуска, кто прибыл к главному штурману авиации ТОФ. Им на выбор уже ничего не предлагали. С садистской ухмылкой главный штурман выписал им предписание прямо в Монгохто. Дескать, будете, прохвосты, знать, как на распределение опаздывать!
Мы долго и надрывно смеялись. А впрочем, что не делает Бог, он все делает к лучшему. Так оно в дальнейшем и оказалось.
Впереди нас ждали 12 лет радостей и разочарований. Настоящей любви и возмужания. Все наши дети, у всех пятерых, родились там и с гордостью несут по жизни звание: «монгохтяне». А мы с женой, склонившись головами друг к другу, часто вечерами рассматриваем кучу черно-белых фотографий. Фотографий очень много. Смеемся и плачем. Чаще плачем.
)))