ЭХ, ЖИЗНЬ КОМЕНДАНТСКАЯ
Александр Шипицын
В славном гарнизоне морской авиации Монгохто, когда-то, давным-давно служил комендантом, достославный Петр Васильевич. Всем известно, что комендант гарнизона – должность собачья и чтобы исправно ее исполнять, коменданту и быть надо настоящей собакой. Таков и наш комендант. Но каково было мое удивление, когда, встретив его, уже гражданским человеком, я приятно удивился тому, что передо мной милейший человек. Сняв с себя собачью шкуру, он снял вместе с ней и гнусный характер. Так артист, чье амплуа в театральной жизни - опереточный злодей, в обычной жизни, чаще всего, добрейшей души человек. И вообще, человеку, работающему хоть в какой-то мере воспитателем, надо в той же мере быть и артистом.
Петр Васильевич был настолько выдающимся и характерным комендантом, что, если нижеприведенные истории и не случились лично с ним, они вполне могли с ним случиться. И очень часто, уже после того, как я давно уехал из Монгохто, мне рассказывали комендантские истории, настолько похожие на те, что происходили в нашем гарнизоне, что я перестал отличать их от тех, что произошли с Петром Васильевичем. Возможно, что, совершив круговорот в офицерской среде эти истории, уже однажды рассказанные мной, вернулись назад, изменив место и имя главного героя. Я махнул рукой и все, когда-либо услышанные мной истории про комендантов, присвоил ему. Хотя они вполне могли произойти и с другим, не в меру старательным и ретивым служакой.
1. Порядок в оркестре
Вдруг, ни с того, ни с сего, умер от пьянства дирижер гарнизонного оркестра. Категория военного дирижера дивизионного духового оркестра, как известно майорская. Бедный Петр Васильевич, будучи всего лишь капитаном, весьма почтенного возраста, весь извелся в поисках подходящей для себя должности, что бы получить майора.
Это непростая задача: он не летчик, не штурман, как техник никакой. Язык подвешен настолько криво, что его и от политзанятий освободили, что бы только не слышать ту ересь, что он нес. То есть и по политической части ходу ему не было. До капитана он вырос, перекладывая бумажки в строевом отделе штаба дивизии и подготавливая документы на присвоение очередных воинских званий, всем кому угодно, только, увы, не себе. Когда его спрашивали, какое училище он окончил, Петр Васильевич, сам, теряясь в догадках, так долго чесал затылок, что спрашивающий обычно забывал, что его интересовало. А тут как раз и вакансия. Что там дирижировать? Он сам не раз видел, как оркестр без дирижера играл. А руками помахать изредка, это можно.
Пошел наш Петр Васильевич к командиру дивизии попроситься на должность дирижера. Генерал очень удивился странной просьбе и спросил:
- Так ты, Петр Васильевич, в музыке соображаешь?
- В музыке, товарищ генерал-майор, я ничего не соображаю, но порядок в оркестре наведу.
Генерал посмеялся, но в памяти себе отложил, что Петриков способен навести порядок даже на совместной вечеринке буйнопомешанных с постмодернистами. А когда вскоре, старый комендант на пенсию ушел, Петрикова комендантом гарнизона назначили. О чем его жена подругам рассказывала:
- Как я узнала, что моего комендантом назначили и майора дадут, так я в обморок от радости чуть не грохнулась.
А в это время в комендатуре уже печатали шаг на строевой подготовке отловленные новым комендантом солдаты, матросы, сержанты и старшины. Петр Васильевич не был изысканным строевиком и не ставил перед собой задачу сколотить подразделение, соперничающее с ротой почетного караула. Главная задача строевой подготовки было довести до полного изнеможения задержанных нарушителей формы одежды. Что бы служба им медом не казалась. Да патрульная служба, из синекуры в каторгу превратилась. Если при старом коменданте патрули четыре часа в сутки службу несли, а двадцать отдыхали, то теперь они двадцать часов на легко просматриваемых комендантом маршрутах солдат и матросов ловили, и только четыре, как это допускал устав гарнизонной и караульной службы, отдыхали.
Принимал на гауптвахту арестованных Петр Васильевич легко, а вот отдавал со скрипом, вымогая из командиров и начальников разные блага и услуги.
2. Ремонт отопления
Намерзлась комендантская семья прошлой зимой. Везде более-менее тепло, а у них в квартире батареи имели температуру равную средней по больнице, где большинство пациентов уже в морге лежат, что при тридцатиградусных морозах, было недостаточно. Посоветовали ему, что надо бы летом отопительную систему промыть и батареи поменять и нарастить. Отправил он жену с дочерьми в отпуск и занялся этим вопросом.
Во-первых, приказал патрулям солдат, военных строителей, наловить. Затем каждому отловленному по десять суток от себя выделил. За нарушение формы одежды и передвижение без строя. И пригрозил, что до дембеля их гноить будет. Потом по одному к себе вызвал и сказал, что тут же отпустит, как бы за примерное поведение, если ему притащат: три батареи по пятнадцать радиаторов и одну на двадцать пять и труб в соответствии.
Во-вторых, особо приближенному начальнику патруля задачу поставил, Хлоп-Мотора пьяным поймать и в камеру для временно задержанных посадить. Хлоп-Мотор, бывший офицер. Спился напрочь. После демобилизации никуда не уехал и пристроился в гарнизоне сантехником. Несмотря на безобразный вид, руки он имел золотые. Раз в месяц Хлоп-Мотор ходил в баню, надевал старый синий китель со стоячим воротником, но без погон, и шел в бильярдную при Доме Офицеров. Там сильными и точными ударами он с одного кия делал партию. Потом полчаса, молча, наблюдал за игроками, шел в свою каморку, надевал свое тряпье и напивался всякой отравой особенно сильно. Без Хлоп-Мотора ремонт системы отопления – напрасная трата времени.
Хлоп-Мотор весь ремонт находился рядом с солдатами. Только один раз на час уходил. Новые батареи, украденные чехами* со склада, тщательно надраили металлическими щетками и покрасили корабельной краской, прочной и блестящей.
Ремонт дал поразительный результат. На кухне и в двух маленьких комнатах батареи стали горячими. Но в зале, который нуждался в особом обогреве, оставались по-прежнему ледяными. И соседи сверху и снизу на ту же беду жаловались. И воздух травили, и батареи промывали, и гаечным ключом стучали – никакого толка. Отловленный, а он по своей воле к коменданту ни ногой, Хлоп-Мотор быстро нашел причину. Вместо трубы, питающей горячей водой батареи, был вварен и закрашен лом соответствующей длины и диаметра, который, как известно, воду через себя не пропускает, ни горячую, ни холодную. Ремонт делали в июне, а затопили только в октябре. Солдат найти не удалось. Давно на дембель ушли. Вываривание лома и установка новой трубы свели насмарку весь ремонт в большой комнате, да в коридоре дверь повредить умудрились. Вот всем недавно посаженным на гауптвахту чехам комендант и добавил автоматически по двое суток. Так сказать, «за други своя».
* Чехи – солдаты, военные строители. Назывались так в морских гарнизонах за зеленый цвет формы одежды.
3. Кучная картошка
До появления в гарнизоне зябров* никто и не знал, что бруснику заготавливать, есть и пить можно. И покрывала осенью брусника красным бисерным ковром кюветы и дворы городка. А уж о том, что картошку на этих землях растить можно и даже собирать приличный урожай никто и вовсе никогда не слышал. Картошка вырастала с розовой кожурой и очень вкусная. А если в каждую лунку бросали по паре мойв, то по урожайности можно было с Голландией соперничать. Военторг же, завозил картошку невкусную, гадкую и сразу гнилую. Она быстро портилась, и больше половины ее приходилось выбрасывать. А то что варилось превращалось в некое подобие киселя и при остывании чернело.
Естественно и семья Петрикова своей картошки возжаждала. Наловленные патрулями солдаты и матросы, раскорчевали делянку, тщательно огородили ее и вскопали огород. Конечно же, самый большой в гарнизоне. А что? Не самим же горбатиться приходилось. В середине июня, когда весенний призыв готовился на дембель, семья Петриковых готовилась к севу картошки.
В ближайшей деревне купили два мешка отборной картошки на посадку. Патрули пригнали человек шесть солдат и матросов, дембелей, которых лично Петр Васильевич пообещал немедленно демобилизовать, если они сегодня с посадкой управятся.
- Вот картошка, вот лопаты, вот огород. Что бы к обеду всю посадили. Посадите, завтра дембель. Не посадите, вас посажу и до июля никакого дембеля. Ясно?
Задержанным было все ясно и задолго до обеда все было готово. Они снесли пустые мешки и лопаты в комендатуру и побежали собираться домой.
Настала пора проклевываться росткам. На соседних участках робкие ростки картофеля показались из-под земли, слабенькие и какие-то реденькие. У Петра Васильевича мощные побеги обогнали соседей. И росли они очень кучно, но почему-то… только в центре участка.
Через неделю все стало ясно. Все ростки сосредоточились в центре огорода. Именно там, где оба мешка картошки закопали ленивые дембеля. Пересаживать было поздно, и семья Петриковых всю зиму, по-прежнему, покупала картошку в военторге. Или приходилось Петру Васильевичу возить ее на своем «Зюзике» с продскладов. В обмен на рабочую силу, поставляемую с гауптвахты. А уж, какую картошку закупает военное ведомство, я уже говорил.
* Зябры – летчики и техники, переведенные на ТОФ из гарнизона Зябровка, Белоруссия. Отличались высокой хозяйственностью, особенно что касалось даров природы.
4. Ящик гвоздей
Организовали комендантские прапорщики при комендатуре производство деревянных, на полозьях, гаражей. Оббитые железным листом, такие ящики вполне подходили для перевозки личных автомобилей железной дорогой на запад. Этакий подпольный кооператив. Конечно с личного благословения и при участии коменданта. Участие выражалось в руководстве дележом прибыли и в выделении солдат и матросов, имевших глупость и неосторожность попасться патрулю, для работ в подпольном кооперативе. Иногда он, с помощью этих же солдат, работал в должности начальника снабжения пресловутого кооператива.
Как-то начальник военторга, попросил достать, не безвозмездно, конечно, ящик гвоздей, сотки. А Петр Васильевич своими глазами видел, как на склад отряда военных строителей завезли грузовик гвоздей. Он тут же дал команду патрулю, что возле столовой стоял, поймать ему «чеха». Через полчаса расхристанный солдатик стоял у него в кабинете. Перед солдатом был очень простой выбор: или 10 суток одиночки или ящик гвоздей, сотки. Солдат оказался сообразительный и живо смекнул, что 10 суток это только для начала. А за гвозди платить не надо. В повседневной суете вокруг склада, стянуть ящик гвоздей – плевое дело.
Через час ящик был доставлен, и Петр Васильевич приказал солдату отнести ящик к нему домой, где солдат и передал его комендантской жене. Солдата отпустили, посоветовав привести форму одежды в порядок. Но он, посчитав, что теперь находится на должности личного друга коменданта, совету не внял.
А еще через час к коменданту зашел прапорщик Парфенов, главный инженер подпольного кооператива, начальник ВАИ гарнизона и правая рука коменданта. Он визгливо доложил, что работы по постройке гаражей находились под угрозой остановки, что могло отрицательно сказаться на прибыльности предприятия. Причина: заканчиваются гвозди, сотка.
Петр Васильевич уже пообещал ящик, что стоит дома начальнику военторга, поэтому позвонил дежурному по караулам и потребовал немедленно поймать еще одного «чеха». Отпущенный на свободу солдатик, считая себя другом коменданта, нагло прогуливался в неположенном месте. Будучи задержан патрулем, он посулил им массу неприятностей, за что получил кулаком под ребра и решил с местью повременить.
Петру Васильевичу некогда было разбираться кто прав, кто виноват. Да и солдаты в последнее время для него все на одно лицо были. Поэтому, выложив перед ним открывающиеся перспективы, сел в Уазик и укатил.
Склад уже был закрыт. Возможность переночевать в камере задержанных под охраной мстительного патруля, который слышал, как солдат на него жаловался, радужной не казалось. И он нашел выход. Солдат отправился к жене коменданта и сказал, что тот прислал его за гвоздями. Получив ящик, он отнес его в кабинет к Петрикову. Тот уже вернулся и приказал солдата отпустить. Фамилию хитреца записать, конечно, забыли. Отдали военный билет и отпустили. Даже пинка напоследок не выдали.
Гвозди пошли по назначению, а вечером комендант хлопал глазами перед начальником военторга. Тот разозлился и сказал, что японскую дубленку дочь коменданта не увидит. И вообще, он подумает, стоит ли иметь с Петриковым дело.
И жена пилила бедного Петр Васильевича, что он не позвонил и не сказал, кому гвозди отдавать, а кому нет. Неделю патрули ошивались вокруг отряда военных строителей. Но находчивый солдат всю эту неделю пролежал в лазарете.
5. Солдат – рыбачок
Самое главное развлечение в нашем гарнизоне, разумеется, рыбалка. Ранней весной, как реки вскроются, сему, королеву копченых рыб, ловили. Летом – форель, гольца, восточносибирского осетра, красноперку, горбушу. Осенью кету. С началом ледостава – камбалу и короля местных рыб – тайменя. А зимой и ближе к весне – корюшку, зубатку и навагу. Некоторые рыбалки в тяжкий труд превращались, некоторые – были порождены спортивным азартом.
Петр Васильевич тоже не лишен спортивного азарта, а даже наоборот в вопросах рыбалки прихвастнуть любил. Не то что приврать, а так, что бы действительно на первом месте со своими трофеями красоваться.
Привел как-то патруль пьяненького солдатика, из военных строителей. Комендант находился в добром расположении духа, солдатик, хоть и пьяноват, но соображал куда попал. Вел себя уважительно, не буянил и на вопросы вполне адекватные ответы давал. Из беседы выяснилось, что солдат этот из местных, а в советские времена это большая редкость служить рядом с домом. И все места, где особо крупные таймени водятся, отлично знал. Как раз это случилось в пятницу ближе к вечеру.
- А вот завтра посмотрим, какой ты местный? Я на рыбалку собираюсь. Поедешь со мной? – допрашивал нарушителя комендант.
- А чо, эцема*, не поехать? Возьмете с собой – поеду. Я, эцема, все места знаю, на какое когда и с чем ходить, тоже.
- Ладно! Посадите его в камеру подследственных. Там и постель нормальная и «деды» его доставать не будут. Покормите вместе с патрулем.
Наутро, комендант сам за солдатиком, его Алексеем звали, заехал. А к вечеру из комендантского «Уазика» выгружали огромных как бревна, пудовых тайменей. Посмотреть на небывалый улов сбежались все знатные рыбаки гарнизона:
- Вот это улов! – завистливо цокали они языками, - и как это вам удалось?
Петр Васильевич ходил именинником. Лично отвез самых больших тайменей генералу и замкомдиву. Генеральша потыкала в рыбину пальчиком и заявила, что она и больше рыб видала. В Батумском дельфинарии. Они там через кольца прыгают и под музыку пищат. А принять рыбину наотрез отказалась, еще квартиру завоняет. Отвезли тайменя в столовую, а через два часа в жареном виде обратно привезли. Тут она не отказала в любезности и тайменя взяла. А жена замкомдива подружек пригласила и с ними рыбой поделилась.
В следующую пятницу комендант лично поставил задачу патрулю, что возле матросской столовой службу нес, Лешку отловить. Его быстро доставили в комендатуру. Там ему отвели камеру подследственных, а наутро комендант заехал за ним и забрал на рыбалку. Вечером, как и в прошлый раз выгружали больших как пятилетние нильские крокодилы, тайменей. Петр Васильевич ходил именинником и развозил рыбные подарки дивизионному начальству.
С третьего раза Леша понял смысл службы и каждую пятницу, как штык являлся, в комендатуру сам, как раз к разводу патрулей. Летом он демобилизовался и, поддавшись на уговоры коменданта, остался прапорщиком при комендатуре. Вся его служба состояла в субботних вылазках на рыбалку. А когда человеку делать нечего, он пить начинает. Вот и Алексей быстро спился и года через три его из армии наладили. Но к тому времени на рыбацком небосклоне взошла звезда старшего лейтенанта Пенкина, о котором я уже как-то рассказывал.
_____________________________________________________________________________
* Эцема – это самое (местный дальневосточный диалект).
6. Финская ванна
С солдатами и матросами у коменданта постоянная война была. Жестокая и непримиримая.
Приходят как-то в рабочее время к Петрикову домой шесть солдат под командой сержанта.
- Нас, - говорят, - товарищ майор прислал. Что бы старую ванну забрать и новую поставить. Пустите, мы старую ванну демонтируем.
- Да какая же она старая? Еще и двух недель не стоит. Тоже мне, старая! Не дам ванную комнату курочить. Только ремонт сделали.
- К нам финские ванны привезли. Голубые. Две штуки. Одну генералу, одну вам.
- А! Это другое дело. Сейчас позвоню ему.
Она берет трубку и пытается позвонить. В телефоне тишина. Зуммера нет, да и быть не может, солдатики перед квартирой телефонный провод перекусили.
- Что-то связи нет. Ладно, вы на лестнице подождите, я в соседний дом схожу, позвоню.
- Там линейщики по улице бегали. Наверное, телефонную связь во всем гарнизоне отключили. Наш командир сказал: если Петриковы откажутся, им ванную недавно меняли, так вы к начальнику штаба дивизии идите, ему поставите финскую ванну.
- Ладно. Снимайте старую. Но что бы через час у меня финская ванна стояла. Мне стирать надо. И осторожнее! Кафель!!
- Да мы в полчаса управимся.
Надо ли говорить, что сняли они ванну с максимальным ущербом для ремонта и унесли они ее навеки. Да так зарыли, что и с собакой не найти. Специально, прохвосты момент подбирали – когда ни одной ванны на складе не было. Даже жестяного корыта, не то, что финской ванны. Так что больше месяца Петр Васильевич с женой в баню ходили. А что делать, не ходить же грязными?
7. Тобик
Завелся при комендатуре щенок. То ли сам пришел, то ли патрульные матросы подобрали, но прижился он. После обеда у губарей* всегда, что-то оставалось. А может, это губарям после Тобика оставалось? Но кушал он хорошо и коменданту нравился. Петр Васильевич с ним даже играть соизволил.
Но отметили одну особенность у собачки. Чем больше Тобик становился, тем больше офицеров ненавидел, а особенно невзлюбил он коменданта, который, как уже говорилось, к нему благоволил. Как-то Петр Васильевич принес для Тобика беляш. Тобик беляш съел, а когда Петриков его погладить попытался, тот его за палец цапнул. Причем до крови. Очень это коменданта огорчило. Тем более что было непонятно, за что такая неблагодарность?
Он поручил прапорщику Парфенову, начальнику ВАИ, выяснить. Но у того отношения с Тобиком еще изначально не заладились. Ничего он не узнал. И только Гришаня, тоже прапорщик, который машины классно чинил, разобрался, в чем дело.
Когда Тобик подрос, матросы, что в патрули ходили, его особой дрессуре подвергли. Почти каждый день они ему шитым крабом** в нос тыкали, пока он визжать и лаять не начинал. Тогда краб прятали, а песика гладили и угощали. Потом краб опять появлялся, и бедный Тобик по носу им получал. Вот он всех крабоносцев и возненавидел, а особенно тех, с шитыми крабами. У нас в комендатуре только Петриков такой носил. Генерал в комендатуре и вовсе никогда не появлялся.
* Губари – (воен. сленг) арестованные на гауптвахте.
** Краб – кокарда на морской офицерской фуражке. Особый шик – шитый краб.
8. Козел
Самый классный козел, про которого я когда-либо слышал, вышел однажды встречать командующего авиацией Тихоокеанского флота. Командующий прилетел нас проверять, и находился в отвратительном настроении, так как придраться было совершенно не к чему. В то время, если в военном гарнизоне наблюдались хоть малейшие признаки идиллического деревенского пейзажа, считалось, что гарнизон это уже не гарнизон, а колхоз «Червонное дышло». Ждать, что такой воинский коллектив сможет дать серьезный отпор врагу, было просто смешно. Поэтому все, что хотя бы отдаленно напоминало о сельском хозяйстве, тщательно искоренялось. И тут на главную гарнизонную улицу вышел козел. От такого безобразия командующий потерял дар речи и знаками приказал остановиться.
То, что он рассмотрел вблизи, вернуло ему речь в полном объеме, и весь объем вылился на командира дивизии. Перед командующим стоял большой белый козел. Чьи-то шкодливые руки надели на него дранные солдатские штаны, подвязанные под брюхом веревкой, из каждого кармана выглядывало по пустой водочной бутылке. На одном роге болталась пробитая бескозырка в белом чехле, к другому рогу проволокой был прикручен бумажный кладбищенский цветок, покрытый воском. В бороде запутался большой окурок Беломора. На одном боку синей краской было написано: "Умру за любовь!", на другом красовалось некое подобие татуировочного якоря.
Прибежавший патруль, ухватившись за рога, уволок красавца в комендатуру. Командующий сделал оргвыводы и улетел, а командир дивизии долго потрясал кулаками перед носом нашего толстого коменданта, который непрерывно повторял:
- Все устраним, товарищ генерал! Все устраним....
Тогда и появилась на свет Божий фраза коменданта, которой он заканчивал инструктаж патрулей:
- А если прилетит командующий, что бы на улице, кроме меня, не было ни одной скотины.
9. Царапины на «Зюзике»
Пакостили солдаты и матросы коменданту везде, где и чем только могли. Для приобретения навыков вождения, перед переводом на запад, купил он себе красный «Запорожец». Уже не горбатый, но еще с «ушами». Какой бы он «Зюзик» не был, а новая вещь, есть новая вещь. Сияет полировкой и глаз радует. Комендант его в гараже при комендатуре хранил. Что бы солдаты и матросы до его сияющих боков не добрались, он его на ночь в комендантский гараж запирал, а ключи с собой уносил. Думал, так целее будет. Ага, щас!
Утром приходит Петр Васильевич и к «Зюзику» своему спешит. Слышим рев бизона, раненого в центральную нервную систему, на заднем дворе, где гараж находился. Все прапора, естественно, туда. Рев еще сильнее. Отдельные слова долетают:
- Всех поубиваю… ать…ать…бля! На хаптвахте схною! Хари …ать…ать…бля, сворочу!!
Что случилось? Гришаня оттуда прибежал, рассказывает.
- На капоте, - говорит, - маленькое слово из трех больших букв выцарапали.
- Да как смогли? Гараж заперт, ключи только у Петрикова.
- Как, как?! Просунули длинную палочку с гвоздем на конце в щель. Ею и нацарапали.
Хорошо Гришаня состав мастики какой-то знал. Затер буквы. Если прямо смотреть – ничего не видно. А вот против солнца, кое-что проглядывало. Но Петриков свой «Зюзик» в пасмурный день продал, и покупатель ничего не увидел. Дефицит на машины такой был, что если бы там, до самого металла весь словарь русского мата процарапан был, то и тогда его купили бы.
10. Читайте устав
Заступил я начальником караула номер один. Это как бы ночной начальник гарнизонной тюрьмы. Это караул, который гауптвахту стережет. Сразу, после развода, ко мне один из комендантских прихлебеев заходит. Помощник коменданта, уж не помню по каким вопросам, прапорщик.
- Товарищ лейтенант, тама комендант приказал, что бы завтра из одиночек двух солдат-чехов, в СовГавань отправили. За ними раненько машина придет, так вы их выпустите. Ага?
- Как это – выпустите? Им еще по 10 суток сидеть. И вообще, те, что в одиночках сидят, к работам не привлекаются. На это я могу еще глаза закрыть, пусть работают. Но под честное слово я их не отпущу. Только по письменному распоряжению коменданта. Где письменное распоряжение?
- Ага! Значит так?
- Значит так!
Через пять минут он возвращается и с видом подручного палача, хорошо наточившего топор, извещает:
- Вас тама комендант к себе вызывает. Ага?
- Ага!
Захожу в кабинет к Петрикову. Доложил, как положено. Он с места в карьер. Варежку разинул и давай орать:
- Да ты мне эти сутки с потрохами подчиняешься! Да я тебя в порошок…. Ты у меня на хаптвахте насидишься. Ишь, грамотей, инструкцию хорошо знаешь? Ну-ка доложи мне обязанности начальника караула – и сам открывает инструкцию, что бы пальцем по строчкам возить, меня контролировать.
Тут я мысленно комбату нашему, училищному, благодарность вознес. Он когда на нас орал, вороны с деревьев дохлыми падали, не то, что этот жирный майор. Его крик как лягушиное кваканье, по сравнению с львиным рыком комбата нашего. Я спокойно майора выслушал, а когда он устал и закашлялся, ответил:
- Ничего я вам докладывать не буду. Был развод караула, и там проверяются знания суточного наряда. Да, не положено одиночек на работы направлять. Но на это я глаза закрою. Если письменное распоряжение дадите. А ну как сбегут, что я тогда прокурору рассказывать стану? Что вы меня попросили? Ну, уж нет!
Тут я полез в кобуру за пистолетом. Комендант стал маленьким и совершенно серым. Начальнику караула, в отличие от патрулей, к пистолету и патроны выдают. Я вынул обойму, передернул раму, щелкнул курком и положил пистолет на стол.
- Вот, пожалуйста, можете меня снять с наряда. Но причину я обязательно в рапорте укажу.
Петр Васильевич, аккуратненько, пальчиком, отодвинул в мою сторону пистолет:
- Так! Иди, неси службу. Мы еще посмотрим, как ты караул нести будешь.
Я забрал пистолет. Когда вставил обойму, он еще раз пугливо покосился на пистолет и перевел дыхание, только когда я застегнул кобуру. Когда я выходил он кинул на меня взгляд, в котором можно было усмотреть, что-то похожее на уважение.
11. Опоздание в патруль
Часы, что ли подвели, или личная халатность, но бегу я в патруль заступать и вижу, что опаздываю. Причем прилично, минут на десять. И это после стычки с комендантом по поводу губарей!? Хана мне! Из ворот комендатуры проинструктированные патрули с развода идут. На меня как на обитателя камеры смертников смотрят. Это же надо так опростоволоситься.
В голове сцены проскакивают:
- Мы ему доверили самое дорогое, воинский порядок в гарнизоне блюсти, правила ношения формы одежды соблюдать. Чтобы строя были как строя! – это комендант, - Чтобы никакая скотина, кроме меня, по гарнизону не шастала. А он еще меня учить вздумал как арестованных распределять…Да я тебя с потрохами…на хаптвахте…
- Мы доверили ему самое дорогое – честь коллектива! – это командир эскадрильи.
- До каких пор мы будем на него личное время тратить?! – визжит секретарь парткома.
- И как его до сих пор земля носит? Надо бы его все-таки каленым железом и поганой метлой, - предложение командира полка.
Весь преисполненный сознания своей вины залетаю в комнату дежурного по караулам.
- Иди к Петрикову. Он тебя ждет.
Иду по коридору и слышу, как комендант орет по телефону на дежурного по нашему полку:
- Не нужны мне такие офицеры в комендатуре. Щас пистолет принесут, а я его в камору. Да, в камору, посажу. А вы записку об аресте передайте….Да, на трое суток!
Ничего себе попал! Сходил в наряд называется. Но дисциплина есть дисциплина. Открываю дверь и вхожу. Даже если навстречу пулеметной очереди. Начинаю доклад:
- Товарищ майор, лейтенант…
И совсем уже неожиданное:
- А, это ты! – это мне, и в трубку, - Нет, не надо. Ничего не надо. Уже пришел. Будет службу нести. И докладывать не надо. И за пистолетом…нет, не надо. Я же сказал не надо…записки об аресте, тоже не надо. Да, да, будет!
Бросил трубку и ко мне поворачивается.
- Что ж ты опаздываешь? Будешь резервным патрулем при комендатуре.
Ничего не понимаю. После той стычки насчет одиночек я ожидал измельчения не то, что в порошок, в пудру. А тут, в такие морозы, резерв при комендатуре – это же праздник какой-то! Это как награда. Меня ж только что расстреливать собирались, или на губу на трое суток. И такой поворот! Вот пруха! Это что за опоздание, что ли, теперь так наказывают?
Когда дежурный по караулам ушел на ужин, и я остался за него, в дежурку медленно и торжественно вплыл Петр Васильевич.
- Товарищ майор… - подскочил я.
- Сиди, сиди, - отечески прервал мой служебный порыв комендант, - Ну, как служба? Хи-хи! А?
- Все в порядке, - опять подскочил я, теряясь в догадках относительно этого смущенного «хи-хи».
- Да, нет. Я …так. Как вообще жизнь? Как служба? Не обижает кто?
У меня чуть глаза на лоб не полезли. Это чудище, гроза лейтенантов… и вдруг! Ну, прямо отец родной. Дядюшка из Парижа. Что случилось?
- Все холостякуешь? Зашел бы к нам в гости. Хи-хи. …Вечерком, как-нибудь…. А? Друг твой, вон к генеральской дочке клинья бьет. Пора бы и тебе… Вот.
До меня стало доходить. У него же две дочки на выданье. Вот гад! Все вопросы своей жизни в комендатуре решает. Видно комендантше про мой демарш, когда я начальником караула был, рассказал. А она нас, холостяков, всех наперечет знает.
12. Парик
Все волосяные приборы: напудренные парики, просмоленные косицы, букли, баки, бакенбарды, бороды и локоны, украшавшие военные головы, остались в 19 веке. Оценив соотношение длины волос к количеству обитающих в них вшей, мировой милитаризм пришел к выводу, что солдата прическа не украшает вовсе, а офицера только «короткая и аккуратная». С тех пор прошло уже более ста лет как идеалом мастерства военного парикмахера является стриженый затылок, да что бы на ушах не висло. Иногда этот идеал сочетается с гражданской модой, как это было в тридцатых-сороковых и девяностых годах двадцатого века. Иногда нет. Как это было в шестидесятых-семидесятых, когда кумирами молодежи были Битлы и прочие волосатики. Мне, обладателю пышной и великолепной шевелюры, пришлось всю молодость и службу провести в непрестанной борьбе за каждый миллиметр. И только когда я ушел на дембель, возобладала в мужской моде короткая стрижка. Хоть шерсти на голове осталось еще на двух битлов, стригусь я теперь так, что это вызвало бы слезы умиления нашего покойного командира роты, сократившего свою бренную жизнь в борьбе с модными волосяными течениями.
Неудивительно, что мы старались перед отпуском изрядно обрасти, что бы в течении двух отпускных месяцев успеть отрастить динридовскую шевелюру и джонленоннские усы. Мне не удавалось достичь прически Дина Рида, так как волосы у меня жесткие и кудрявые. Если я и походил на какого героя, то только на Будулая из известного фильма. И хотя моя жена не одобряла пышности моей прически, к концу отпуска я был похож на что-то среднее между вождем папуасского племени и цыганским бароном.
Я оставил жену добивать остатки лета в Кишиневе, а сам, поклявшись ей постричься в последний день перед выходом на службу, отправился в родной гарнизон.
Первый с кем я столкнулся, ступив на служебную территорию был наш дорогой комендант – Петриков Петр Васильевич:
- Синицын, - вместо «здрасте» прорычал он, так как наши отношения после моей женитьбы сильно ухудшились, - если я тебя увижу в форме с такими патлами, посажу на хаптвахту!
- Я еще в отпуске, Петр Васильевич. До завтрашнего утра.
- Ну смотри у меня! Я тебя предупредил.
А я и сам знал, что он не шутит, и последние два года обходил его десятой дорогой. Бросив вещи, я поспешил в парикмахерскую, где приобрел вполне благопристойный вид. Дома делать было нечего, форма назавтра готова и мне хотелось последний вечер отпуска, а это было воскресенье, провести в развлечениях. Наш экипаж встретился, мы немного выпили и решили сходить в Дом Офицеров.
Гардероб у меня в то время был небогатый. Гражданская одежда, запылилась и помялась, поэтому я надел черный мундир и белую, по форме фуражку. У жены было несколько париков – мода такая была, эпоха фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Я выбрал один, покудрявее, напялил на голову, сверху придавил фуражкой и пошел в Дом Офицеров.
Конечно, на самом входе, со старшим офицерским патрулем стоял Петриков и бдительно выискивал нарушения правопорядка и формы одежды. А тут, к нему на радость, с локонами, вызвавшими бы зависть у служителей белого духовенства, иду я.
- Старший лейтенант Синицын, вы куда в таком виде направляетесь?
- На танцы, Петр Васильевич, я еще в отпуску.
- Твое счастье, что в отпуску. Я бы тебя уже на хаптвахту бы посадил. Но в Дом Офицеров я тебя в таком виде не пущу. Иди, стригись.
- Есть! – отчеканил я, круто повернулся и исчез в темноте, в направлении к парикмахерской.
Зайдя за ближайший забор, я снял парик, сунул его в карман, дождался пока Петриков зайдет во внутрь и направился туда же. Он пошел в кафе, и я за ним.
- Синицын! Ты уже здесь? Что так быстро подстригся?
- Так точно, товарищ майор. Парикмахерская была закрыта, так меня Васька, овечьими ножницами подстриг, - я, не снимая фуражки, повернулся вокруг своей оси, давая ему возможность убедиться в выполнении его приказания.
Петр Васильевич удовлетворенно хмыкнул, хотя в его глазах стояло недоумение: как я так быстро и качественно сумел подстричься.
Парик кочевал с одной стриженой головы на другую и таким образом мы веселили девушек во время танцев. Когда танцы окончились, парик опять оказался на моей голове под белой фуражкой. Веселой компанией мы вывалились из Дома Офицеров. На ступеньках стоял комендант, а рядом с ним наш командир полка с замполитом. Командир и замполит о чем-то увлеченно беседовали. А Петр Васильевич так и впился глазами в мои развевающиеся из-под фуражки локоны.
- Синицын! – заревел он, - ты же подстригся! Не могли у тебя волосы за 2 часа отрасти. Ты меня обманул. Засунул волосья свои под фуражку, - сделал он предположение, - Товарищ полковник, товарищ полковник! Обратите внимание на этого офицера, – он отвернулся от меня и повернулся к командиру, а я воспользовавшись моментом сдернул, из –под фуражки, парик и отдал его моим друзьям, – ваш Синицын нарушает форму одежды, кроме того он не выполнил мое приказание и обманул меня.
Командир, который всегда был строг, но справедлив, поднял на меня тяжелый взгляд:
- В чем дело Синицын? Почему комендант на тебя жалуется?
- Не знаю, товарищ командир. Товарищ майор решил, что я не подстрижен. Да вы сам посмотрите, ну куда больше. Осталось только скальп снять. - Я снял с головы фуражку и продемонстрировал присутствующим идеальную армейскую стрижку.
Комендант сказал «А!» и застыл с открытым ртом. Все вокруг засмеялись.
- Ну, Петр Васильевич, тебе бы только молодежь хаять. Ты от своей службы совсем скоро опупеешь. Нормально парень подстрижен.
Если кто думает, что комендант после этого сошел с ума – ошибаются. Там и сходить-то не с чего было. Он просто выбросил эту историю из головы. Правда когда мы сталкивались с ним по службе, в его глазах мелькал, какой-то вопрос, но он отмахивался от него и занимался своими делами.
13. Катюшка и Никишка
Жила в нашем гарнизоне одна пара. Катя и Никита Никитины. Никита был прапорщиком и подвизался при комендатуре. Никто не знал на какой должности, но все знали, что лучшего охотника не найти и звали его Никишкой. А Катя, солидная, но плоская дама, работала кассиршей в военторге и звали ее все Катюшкой.
Никишка проводил много времени в тайге и смотрелся красавцем. Когда от заготовленной им лосятины и кабанины у начальства холодильники ломились, он что бы не сходить с ума от безделья (Никишка не пил), работал в кооперативе Парфенова, на строительстве деревянных ящиков-гаражей. Однажды он так заработался, что не заметил как подошел комендант. Все прапорщики бросили работу и верноподданнически собрались вокруг своего сюзерена. Подсобные губари, обрадованные возможности передохнуть, спрятались за недостроенным ящиком. И только Никишка продолжал упрямо тюкать топором по опорному брусу.
- Эй, ты! Охотничек! – окликнул его Петр Васильевич, - Ну-ка, вали сюда!
Не знаю какая муха укусила обычно незлобивого Никиту, но тут что-то как будто взорвало его. Он с размаху вонзил топор в обрабатываемый брус, с достоинством выпрямился и, глядя в маленькие глазки коменданта заявил:
- Я вам не «охотничек», а старший прапорщик Никитин.
Петриков прямо на дыбы взвился:
- Ишь ты епттть…мать, мать. Это ты на стоянке можешь быть старшим прапорщиком. А здесь…мать-перемать с потрохами…и аще…на хаптвахту тудыть-растудыть!
Короче, слово за слово, договорились до того, что Никишку прямо тут, на месте, Петриков на семь суток и посадил.
Уже через час Катюшка знала о низвержении ее любимого в узилище. Гришаня как на обед шел, рассказал. Катюшка тут же подхватилась и бегом в комендатуру. Петриков тоже на обед собирался. Катюшка его в дверях кабинета застала.
- Кто тебя пропустил в комендатуру? – тут же начал орать Петриков, - я его на хаптвахту посажу…
- А вот не посадишь, мурло жирное, - нагло заявила посетительница, - заталкивая коменданта плоской, но мощной грудью назад в кабинет. – Не посадишь, или я сейчас в политотдел пойду и расскажу как ты тут на досках бабки заколачиваешь.
- Тише, ты, дура!- зашипел на нее Петр Васильевич, отступая назад в кабинет и тщательно закрывая за собой дверь. – Ну иди, расскажи начпо. Он все и сам знает.
- Да, знает. Про три гаража знает. А про пять, что ты Калахматову отгрузил, ни начпо, ни комдив не знают.
Петриков прикусил язык и побледнел.
- Может скажешь, что и твоя женушка, про Машку из матросской столовки все знает, а? У тебя башка и так лысая, так Ирина Павловна с твоего черепа и кожу когтями своими спустит.
На Петра Васильевича было жалко смотреть. Еще минуту назад, всесильный комендант, представлял собой жалкое зрелище и не внушал ни малейшего уважения.
Набрав в свою плоскую грудь побольше воздуху Катюшка завизжала:
- Выпусти немедленно Никишку!!!
Необходимости в этом не было, так как Петр Васильевич уже сам звонил Пенкину, начальнику гарнизонной гауптвахты.
- И смотри мне! – пригрозила Катюшка, - еще раз Никишку, хоть мизинцем тронешь, я еще и не то тебе вспомню.
Никита уже ждал ее во дворе.
14. Бешенный майор
Не секрет, что летчики, особенно молодые, любят пофорсить своей принадлежностью к летной касте. Лучше всего это видно, когда поверх мундира, надевается кожаная или меховая куртка. Тогда не видно, что ты лейтенант и выглядишь опытным воздушным волком. Девушки – косяками идут. И вот, именно такой способ ношения формы был самым запретным в гарнизонах морской авиации. Причем не только в рабочие дни, а и в воскресные. Не было прегрешения перед уставом, читай комендантом, страшнее, чем смешивание форм одежды.
Идет, это, Петриков мимо штаба дивизии, а на крылечке стоит молодой летчик из ВВС, судя по зеленым с голубым кантом брюкам, в кожаной куртке. Да еще и курит! Крыльцо штаба дивизии не оборудовано под место для курения. От такой наглости комендант чуть голос не потерял. Но не потерял. Ох, и задал он этому летчику:
- Эй, ты! – сказал комендант, – Ты чего тут куришь? Почему форму одежды нарушаешь? На хаптвахту захотел? Так я тебя, м…дака, живо туда отправлю.
Зеленый* офицер обескуражено уставился на Петрикова. Потом собрался с мыслями и чувствами и пригласил Петра Васильевича подняться в кабинет командира дивизии. Там Петрикова ждал сюрприз, под кожанкой скрывались полковничьи погоны, члена военного совета, начальника политотдела воздушной армии, штаб которой расположен в Хабаровске. Начальник политотдела только вступил в должность и решил проехаться по Дальнему Востоку, что бы познакомиться с соседями.
Вместе с Петриковым он зашел, без стука в кабинет к генералу.
- Товарищ генерал, что это у вас за бешеный майор? Я слышал, что в морской авиации служат суровые люди. Но настолько….и не предполагал.
Узнав в каких выражениях Петриков полковника регулировал, генерал, не будучи особенно сентиментальным, не обратил внимание на: «Так я же за чистоту формы…» и влындил, что называется на всю катушку – 15 суток с содержанием на гауптвахте.
И пришлось бедному Петру Васильевичу бежать на поезд и ехать во Владивосток, так как только там была ближайшая «хаптвахта» для старших офицеров. И отсидел он все 15 суток как миленький. И занимался, это с его то пузом, строевой подготовкой, на скудных арестантских харчах, так что приехал назад стройный как кипарис и злой как голодный доберман. Вы думаете, он, прочувствовавший на своей шкуре жизнь арестантскую, стал снисходительнее к своим губарям? Нисколько. Им еще хуже стало, так как Петр Васильевич много нововведений из Владивостока привез и все их скрупулезно внедрил.
*Зеленый – офицер ВВС, называется по цвету формы в отличие от «черных» - моряков
15. Как будить главкома?
Если вы думаете, что случай с хабаровским ЧВСом, был единственным эпизодом, когда Петр Васильевич по службе от рвения своего страдал, то вы ошибаетесь. Прилетел к нам, в ходе морских учений главком флота Советского Союза адмирал флота Советского Союза Горшков. Очень строгий был адмирал, хотя и маленького росточка. Учения, которые проводились под его руководством, сопровождались треском рушащихся карьер и стенаниями, падающих с высоких должностей и постов командиров и начальников.
А тут, в соответствии с его же планом проверки боеготовности, попал он в гарнизон морской авиации, содрогающийся от мелкой дрожи за свои шкурки руководителей от мала до велика. Но адмирал устал и ему было не до мелочи пузатой, тем более авиационного происхождения, в которой он, как говорят, не слишком разбирался. Выслушав доклад комдива и славно, по авиационному, отужинав, хотя время было ближе к завтраку, адмирал флота Советского Союза почивать изволили.
Отправляясь в отведенную ему на ЗКП комнату отдыха, он заметил бледного от страха толстого майора и поманил его к себе:
- Слышь майор, как твоя фамилия?
- Пе-пе-пе…, - только и смог выдавить из себя перепуганный Петриков.
- Вот что, майор Пепепе, стой здесь и смотри, что бы никто не шумел. Я спать пойду, а ты меня ровно в шесть часов разбудишь. Ясно? Ни минутой раньше, ни минутой позже.
Адмирал повернулся и ушел. А Петр Васильевич так и застыл возле двери, решив умереть, но не дать никому потревожить сон славного флотоводца. Его поразило мужество адмирала. На часах было около пяти утра и спать адмиралу оставалось чуть больше часа. Решимость умереть за покой флотоводца оказалась невостребованной. Знающие порядки им заведенные, никто из адмиральского окружения и не подумал его беспокоить.
Петр Васильевич, сверил свои часы, взяв отсчет времени у старшего штурмана дивизии, и ровно в шесть часов утра по хабаровскому времени зашел в комнату отдыха, где на двуспальной кровати в байковой пижаме с якорьками спал адмирал:
- Товарищ адмирал Советского Союза, - леденея от тяжести врученной ему ответственности, комендант прикоснулся к байковому плечу, - товарищ адмирал С-с-союза, пора вставать.
Адмирал засопел, задвигался, потом замычал и вдруг резко сел в постели.
- А который час? - тупо глядя на большие морские часы, висящие на стене спросил он.
- Как вы приказывали – ровно шесть часов.
- А по какому времени?
- По-по хабаровскому… тащщщ адмрл флота Ссского Ссюза.
- Как по хабаровскому? - заорал Горшков на коменданта, - я же приказал по московскому времени. Ты понимаешь, дубина, по московскому!?
- Никак нет, то есть так точно…
- Так какого же хера ты меня поднял? Ну-ка зови сюда командира дивизии.
Петриков повернулся на трясущихся ногах и хотел было уже идти, звать генерала, но тот, в сопровождении начальника штаба уже, привлеченный шумом, стоял в дверях.
- Слышь, генерал, сколько суток я могу дать этому идиоту, который не дает главкому спать?
- О! Очень много, очень много, тащщ адмирал флота Советского Союза.
- Ну так дай ему от моего имени и посади его немедленно, сегодня же что бы сидел!
- Э-ээ! Гауптвахта для старших офицеров во Владивостоке…
- Я сказал сегодня, значит сегодня! И убирайтесь все отсюда.
Генерал приказал подать срочную заявку. Подняли по тревоге экипаж Вахмянина Ан-26. Позвонили во Владивосток и через три часа бедный Петр Васильевич уже сидел на Владивостокской гауптвахте.
Утром, первым делом, главком поинтересовался, когда посадили толстого майора?
- В три часа ночи, товарищ адмирал флота Советского Союза.
- То есть на другой день. А я сказал в тот же день посадить! – он грозно посмотрел на командира дивизии, рассчитывая найти еще один объект для серьезного наказания.
- Мы никак не могли этого сделать. До Владивостока 1200 километров, по трассе...
Назревал новый скандал с появлением вакансии командира дивизии. Но тут вышел вперед старший штурман дивизии полковник Антонов.
- Все правильно, товарищ адмирал флота Советского Союза. По московскому времени было как раз 20 часов прошлых суток.
- А, тогда другое дело.
Все облегченно вздохнули, комдив благодарно глянул на штурмана, а Петр Васильевич отсидел еще пятнадцать суток.
16. Петр Васильевич в столице
Приехал Петр Васильевич Петриков, комендант нашего гарнизона, в Москву, вопросы перевода провентилировать. Идет, ничего вокруг не замечает. Все в голове варианты прокручивает. В кадрах ребятам по хвосту, инспектору - направленцу - два хвоста и литровую банку икры. Начальнику отдела копченного шершавого* и две банки икры: красной и черной. Хватит, наверное. Молодец Пенкин (помощник коменданта, классный рыбак) хорошо снабдил. Надо ему по приезду отгул и бутылку спирта дать. А может, ему, дураку, и отгула хватит?
Идет Петр Васильевич мечтает, хорошо бы в Николаев перевестись. А что, «Жига», четверка, есть, после «Зюзика» купил. Трехкомнатную квартиру обещали. Если надуют, бочонок горбушки дам и квартирку трехкомнатную в новом доме получу. Может дать Пенкину бутылку? Горбушу все-таки он наловил и засолил. Старшенькая дочечка уже замужем, надо о квартирке для нее похлопотать. Вот еще бочонок понадобится. А младшую, в кораблестроительный, на финансово-экономический факультет пристроить. Нечего девчонке по верфи лазать. И в конторах мужики водятся. Это еще бочонок. Дам, все же, Пенкину две бутылки. Вот ведь какой молодец! Сколько рыбы наловил, да насолил.
Спустился Петр Васильевич в метро. Ему на Лермонтовскую надо. Штаб Флота там. Едет себе Петр Васильевич и мысли приятные в голове перекатывает. Из вагона вышел, по эскалатору поднимается. Под ноги смотрит, не споткнуться бы при выходе. Тут кто-то окликает его:
- Петр Васильевич!
Он голову поднял. Озирается, кто его в Москве знать может? Тут из правого глаза сноп искр. Боль адская. Глаз ничего не видит. Пока схватился, да пока протер – никого, на кого подумать можно. Одни женщины и интеллигентные мужчины. Только в самом низу лестницы парень молодой вприпрыжку спускается. Может он, а может и не он. Догонишь, ан он и не он окажется. Да еще и в другой глаз закатает. Может это тот матрос, у которого он на пояснице стоял, когда тому «ласточку» заворачивали. Или тот, что 115 суток отсидел на губе. Уж такой строптивый, весь в чирьях, а все волком смотрит. Сколько он ему не добавлял, не смирился. С таким встреться в темном переулке – зубами загрызет. А Пенкину и отгула хватит. А может и отгул не давать? Еще возомнит о себе.
*шершавый (дальневосточн.) – восточносибирский осетр
17. Благодарность от генерала
Переводился наш генерал на запад. Обычно все пятитонный контейнер заказывают. Но у генералов все большое. Попросил наш у командующего авиации флотом два Ан-12-х. И им польза, налет опять же, и генералу тратиться на контейнеры не придется. Тем более добра накопилось, какой там пятитонный контейнер, в три морских двадцатифутовика не влезет.
Стали самолеты грузить. В первый мебель удосовскую*, румынскую загрузили. Не будет же новый комдив старой мебелью пользоваться. Ей уже скоро полгода будет. Ничего. Новую завезут. Да и как это вы себе мыслите, целый генерал и будет с семьей на газетах спать? Рояль как раз в Дом офицеров новый завезли. Им еще и старый хорош. А старшая дочка уже гаммы разучивать стала. Ей как раз рояль нужен будет, а то на даче, что под Николаевым, пустовато как-то. Загрузили первый самолет по самое не могу. Отправили его.
Второй грузят. Две Волги, брус, доски, бочки с рыбой, бочонки с икрой (Пенкин постарался, наверное, на этот раз выдали ему бутылку со спиртом), бутыли с брусникой, она пять лет стоять может, ничего с ней не делается. А сироп из нее – класс! Грузят, грузят все, что жизнь западному человеку облегчить сможет. Все, полный самолет. Разве что еще табуретку впихнуть можно, а больше ничего. И тут генерал про лодку алюминиевую вспомнил, на которой в профилактории летчики катались. Лодку в ТЭЧи местные мастера склепали. Лодка получилась отличная, на восемь человек и два подвесных мотора «Вихрь».
Вспомнил генерал и послал за лодкой коменданта. Все уже думали, забыл. Ан нет. Генерал все помнить должен, на то он и генерал. Привезли эту знатную лодку. Моторы сразу в самолет запихали. А лодка никак в самолет не лезет. Петр Васильевич и на матросов кричал и «хаптвахтой» грозил. Не лезет лодка, хоть убейся. Игрушечная, или байдарка - однойка, может быть, и вошла бы, а эта ну никак. Уже и генерал нервничает. На Петрикова покрикивать стал. Тот пуще суетится. На матросов орет, сам вспотел. Не лезет лодка и все. Генерал в сердцах Петрикова жирной свиньей обозвал. А толку никакого.
Видит генерал, не впихнуть невпихуемое. Еще бы один Ан-12 попросил, да командующий на отдыхе был. Неудобно как-то из-за лодки беспокоить. Вот если бы еще одну Волгу, да где ее взять? Встал генерал в позу щедрого дяди:
- Дарю, - говорит, - лодку на нужды дивизии. А ты, Петриков, у меня еще попомнишь! Не мог про лодку вовремя вспомнить. Я тебя и из Николаева достану. Сел генерал в этот же Ан-12 и улетел. А Петр Васильевич ему еще два года икру, рыбу и бруснику с клоповкой слал. Простил его генерал и про лодку забыл.
*УДОС – управление домами офицерских семей
Пока я по главам выкладывал жизнеописание коменданта гарнизона, многие стали его тихо ненавидеть. А зря. Разве можно злится на то, что человек соответствует своей работе? Вот скажите, вы станете ненавидеть портного только за то, что он шьет отличные костюмы? Вот и Петр Васильевич просто отлично исполнял свою собачью должность.
Я уже был капитаном, когда мы с другим капитаном попали в город, где по дембельски осел Петриков. Мы узнали, что он работает помощником начальника железнодорожного вокзала. А дело было накануне празднования 7 ноября, когда билетов ни на один поезд не взять. Мы узнали где он живет, купили несколько бутылок водки, колбаски и тортик, и отправились к Петру Васильевичу.
На лестничной площадке было темновато и когда он открыл на звонок нам дверь, его взору представились две высокие стройные фигуры, облаченные в, знакомые по службе в морской авиации, черные шинели.
- Это кто? Это что? – испуганно забормотал он, вспоминая эпизод в московском метро, и вдруг радостно заулыбался узнав меня, - А, это ты, дорогой! Заходи, заходи. И приятель пусть заходит. Что-то я его не узнаю.
Услышав звон бутылок он обрадовался еще больше:
- Ира, Ира! Смотри, ребята из Монгохто приехали.
Тут и вовсе суматоха поднялась. Ирина Павловна не знала куда нас посадить, чем угостить. Как всегда это бывает когда нагрянут нежданные, но очень дорогие хозяевам гости. В пять минут был накрыт очень даже приличный стол. Хозяева забросали нас вопросами, об общих знакомых и об изменениях в нашем гарнизоне, выпили, вспомнили наше нелегкое житье-бытье в Монгохто. Мы чувствовали тепло и уют исходящий от этой доброй и гостеприимной пары. Петр Васильевич тут же позвонил на вокзал, изложил суть нашей проблемы и сказал нам, куда подойти и сколько кому дать. Мы были ему очень благодарны, так как иначе не попали бы к празднику домой.
И мы очень искренне сожалели, когда через два года узнали, что Петр Васильевич Петриков, вместе со своей супругой Ириной Павловной, всегда защищавшей нас, лейтенантов, от своего грозного супруга, погибли в автомобильной катастрофе. Мир их праху и Царство Небесное! Нельзя всю жизнь хранить зло в своем сердце. На то мы и люди, что бы все друг другу прощать.
